— Я вижу только два возможных объяснения, — продолжил Эндрю. — Либо вы ошиблись этикетками, и тогда вас не в чем обвинить, тем более что на ценниках у вас сплошь какие-то каракули, либо вы пытаетесь меня облапошить. Прискорбно, потому что в таком случае я непременно напишу статью про ювелиров-жуликов. Я вам не говорил, что работаю журналистом в «Нью-Йорк таймс»?
Ювелир снова изучил этикетку и, поджав губы, признал, что и вправду ошибся и что кольцо стоит именно столько, сколько говорит Эндрю.
Все завершилось как нельзя более прилично, и Эндрю вышел на Мэдисон-авеню с чудесной безделушкой в кармане пиджака.
Второй его покупкой за день стал маленький висячий замок для ящика письменного стола.
Сделал он и третью покупку: кожаный блокнот с зажимом, в котором собирался делать записи не по теме будущей статьи, а совсем по другому расследованию, становившемуся для него первостепенным: у него оставалось меньше пятидесяти девяти дней для того, чтобы выяснить, кто его убил, и помешать своему убийце достичь цели.
Войдя в «Старбакс-Кофе», Эндрю купил себе поесть и опустился в кресло, чтобы поразмыслить о том, кто бы мог хотеть его смерти. Такие мысли напрочь испортили ему настроение. Как же сильно нужно было оступиться в жизни, чтобы пришлось подводить подобные итоги!
«Фредди Олсон», — записал он в своем блокноте. Никогда не знаешь, на что в действительности способен твой коллега по работе, до чего его может довести зависть. Но Олсона он сразу сбросил со счетов: он слабак, к тому же в прошлой жизни у них до рукоприкладства не доходило.
Может, ниточка — это угрожающие письма, приходившие после его публикации о торговле детьми в Китае? Статья не могла не перевернуть жизнь многих американских семей, которым эта тема была близка.
Дети — это святое: так скажут все родители на свете, готовые ради защиты своего потомства на все, вплоть до убийства.
Эндрю задумался, как бы поступил он сам, если бы усыновил ребенка, а потом какой-то журналист обвинил бы его в невольном соучастии в гнусных делах, утверждая, будто ребенок, прежде чем попасть к нему, якобы был украден у родителей?
— Я бы, наверное, до конца своих дней проклинал того, кто открыл этот ящик Пандоры… — пробормотал Эндрю.
Как быть, если не сомневаешься, что твой ребенок рано или поздно узнает правду, ставшую достоянием общества? Разбить сердце ему и себе и вернуть законной семье? Или жить во лжи и ждать, чтобы он, повзрослев, бросил тебе упрек, что ты закрывал глаза на страшное преступление?
Работая над прошлой статьей, Эндрю лишь слегка касался всех этих тяжелых тем. Скольких американских отцов и матерей он поставил в невыносимое положение? Впрочем, значение имели только факты, его ремеслом было раскопать истину. Как говаривал его отец, каждый смотрит на мир со своей колокольни.