«Газик» так встряхивало, что я больно стукался головой; тяжело вздыхал композитор, и ругался толстый мичман. Один Костя-матрос невозмутимо курил папиросу за папиросой. Мы объезжали размытые мосты, и вода подбиралась нам под ноги. Разглядеть что-нибудь в стекло было невозможно.
— Что, малец, не приходилось тебе еще ездить по такой мокрятине? — спросил Костя, лихо сдвинув на ухо бескозырку, и ловко разъехался с гудевшим грузовиком.
Мы ехали долго. Наконец, Костя резко затормозил:
— Станция «Вылезай»! Приехали!
Я ступил в глубокую лужу и в ботинках сразу захлюпало.
— Идем, орел! — позвал композитор.
Он выругался, набрав полную калошу воды. Лицо у него было молодое, но волосы совершенно седые. Он легко перепрыгивал через канавы. На берегу узкой, словно проулок, речки были развешаны сети. Домики стояли высоко над землей, словно приподнявшись на цыпочки.
И вдруг перед нами вырос самый странный корабль, какой я когда-либо видел. По бортам, трубе и надстройкам вился пожелтевший виноград. Прямо на палубе росли деревья с твердой и блестящей, точно лакированной, листвой. Сходни и те были превращены в дорожку, обсаженную желтым кустарником.
— Идем, идем же! — торопил композитор.
Мы поднялись по сходням.
Вахтенный офицер поздоровался с лейтенантом.
— А это чей хлопец? — спросил он.
— Сын капитана третьего ранга Рындина.
— Рындина? — озадаченно переспросил офицер — Как он здесь очутился?
— Он приехал из Ленинграда, хочет повидаться с отцом… Да пойдемте же скорее! Я мокр, как дельфин.
Офицер, как-то странно посмотрев на меня, пошел по скользкой палубе к люку.
— Не оступитесь, — предупредил он.
Мы спустились по железному трапу.
В узком проходе, освещенном тусклыми лампочками, офицер сказал:
— Подождите минутку.
Он постучал в одну из белых дверей.
— Войдите, — ответили ему.
Офицер вошел в каюту и притворил за собою дверь. Было слышно, как он докладывал о нас начальнику.
— О чем они там думают? Вот не вовремя, — приглушенно проговорил начальник. — Ну все равно, пригласите.
Дверь отворилась.
— Прошу к капитану первого ранга, — позвал офицер.
В небольшой каюте, за письменным столом, ярко освещенным настольной лампой, сидел грузный человек с начисто выбритой, лоснящейся головой и с живыми, карими проницательными глазами. Сказав композитору: «Садитесь», он протянул мне руку:
— Ну, здравствуй! Как же ты добрался до нас?
Я принялся рассказывать. Внимательно слушая, капитан первого ранга перебирал лежавшие на столе бумаги.
— Дело в том, что твоего отца сейчас нет, — сказал он, не глядя на меня. — Если хочешь, живи пока на корабле.