— Ура!
— А нас вы забыли? — воскликнула Хэльми. — Вы эгоисты!
— Нет, — отвечал ей Юра. — Мы никогда не забудем ни Хэльми, ни Лайне, ни этого чудесного вечера, который запомнится на всю жизнь!
— Давно бы так!
Вышли на Кировский. Морозило здорово. Окна, разрисованные узорами, в лунном свете блестели.
Олег и Юра пошли провожать Хэльми и Лайне в «Асторию», где поселились студенты из Тарту. Гриша пошел в училище. Илюша решил ночевать у нас. Поскрипывал снег под ногами.
— Ох, я устала! — призналась мама. — Если бы вы только знали, как весь вечер жали мне новые туфли!
Но тем не менее она легко взбежала на четвертый этаж.
Мы с Илико стали дурачиться: пожелали кукушке, куковавшей пять часов, счастья. Она — мне ровесница, куплена в тот самый год, когда я родился.
— Спокойной ночи! — наконец, угомонила нас мама.
— Спокойного утра! — поправил Илюша. Он с размаху кинулся на диван.
— Илюша! — окликнул я друга.
— А?
— Спишь?
— Сплю, генацвале!
— А как ты думаешь, что ждет нас в Новом году?
— Большое плавание, Кит! Гаси свет!
* * *
В училище обменивались впечатлениями. Ростислав и Игнат Новый год встречали в Нахимовском (им это было легко — их родное Нахимовское было под боком, в Ленинграде). Борис подвизался на елке в школе, и ребята ему поднесли пионерский галстук.
— А пионервожатая?
— Что пионервожатая?
— Выпросил у нее фотографию?
— Довольно вам, черти! — озлился Борис. Но я был убежден, что фотографией он обзавелся.
А вот с Фролом не хорошо получилось: решив остаться в училище, он разорвал увольнительную; но тут Платон передал ему приглашение Вадима Платоновича. Тогда Фрол воспользовался увольнительной Серегина — и попался. Большого преступления в этом не было: ему разрешили уволиться, но старшина должен быть примером для остальных. И Фрол получил крепкий нагоняй от начальника курса, да вдобавок его вызвал к себе Глухов. А Мыльников прочел ему нотацию, грубо и в таком унизительном тоне, что Фрол стал мрачен, как туча. Я хотел было друга ободрить, но он даже глаз не поднял от книги.
А на класс посыпались, как из рога изобилия, всякие беды. Платон с Бубенцовым схватили двойки. Платона не оказалось на вечерней поверке. Бубенцов откликнулся за него, но его тут же разоблачили. Мыльников резко отчитал его перед строем. Досталось и Фролу. Мыльников опять был с ним груб и несдержан… После поверки Бубенцов исчез и был застигнут дежурным по курсу в кабинете Вершинина, где он спешно звонил по телефону Лузгину.
Это было неслыханное событие! У нас давно уже не случалось самовольных отлучек. А укрывательство самоотлучника считалось столь позорящим честь курсанта проступком, что, казалось, о дальнейшем пребывании в комсомоле Бубенцова и Лузгина не могло быть и речи. Газета училища назвала наш класс «отстающим».