* * *
Класс наш был светлый с большой черной доской на желтой стене; парты были старые и изрезаны ножиками. Вошел тот самый старший лейтенант, который заставил Фрола остричься. Он скомандовал: «Встать!», так как при его появлении вскочили лишь трое-четверо.
— Я воспитатель класса, — отрекомендовался старший лейтенант. — Моя фамилия — Кудряшов. Садитесь. Ну, давайте знакомиться!.. Авдеенко! — вызвал он.
Никто не отозвался.
— Авдеенко Олег здесь? — переспросил Кудряшов, заглянув в список.
С «Камчатки», не торопясь, поднялся мальчик с голубыми глазами и прозрачными ушками. Его пухлые губы были надуты. Я вспомнил, что видел его вчера в бане в курточке, застегивавшейся «молнией», в коричневых гольфах и в желтых ботинках. Теперь, в форме, он стоял небрежно, одной рукой опираясь на изрезанную ножиками доску парты, и смотрел на меня не то с превосходством, не то с недовольством, что его потревожили.
— Вы плохо слышите? — спросил воспитатель Кудряшов.
— Нет, у меня слух отличный, — тонким, как у девочки, голосом, слегка картавя, ответил мальчик.
— Почему же вы сразу не отозвались? — спросил воспитатель.
— Мне здесь не нравится, — нараспев ответил Авдеенко.
— Почему вам не нравится в училище?
— Никуда не выпускают, холодно, плохо кормят.
— Вот как? Вы откуда приехали?
— Я из Москвы.
— Ваш отец?
— Генерал-лейтенант Авдеенко. Он решил, что я должен быть моряком, но мама хочет, чтобы я был артистом.
— Если ваш отец хочет, чтобы вы стали моряком, вы должны знать, что море не любит баловней. Оно дружит с людьми, прошедшими суровую школу. Вам это понятно?
Авдеенко мотнул головой — не понятно, мол, и сел на свою «Камчатку».
— Воспитанник Авдеенко, я не разрешал вам садиться.
Авдеенко поднялся.
— Я не хотел бы ссориться с вами, но боюсь, придется, — продолжал Кудряшов. — Садитесь… Владимир Бунчиков! — вызвал он.
Встал малыш с черными бегающими глазами, небольшим носиком и квадратной головой.
— Сколько вам лет? — спросил Кудряшов. — Четырнадцать.
— Неужели? Вот не сказал бы. Что это у вас?
Он показал на правую руку Бунчикова, испещренную синими рисунками. Бунчиков быстро прикрыл правую руку левой ладонью.
— Татуировка? Откуда она у вас?
— Это еще в Баку… на базаре… — буркнул Бунчиков.
— Может быть, некоторые из вас, — сказал воспитатель, — думают, что татуировка нужна каждому моряку? И, наверное, кое-кто мечтает как можно скорее обзаведись этой прелестью. Прошу взглянуть…
Кудряшов отогнул рукав кителя, поднял руку, и все увидели на руке, выше кисти, шрам и шершавое красное пятно.
— Когда-то, — продолжал он, — нам с товарищем вытравили по якорю и по русалке. Товарищ мой умер от заражения крови; меня выходили врачи. Позже я прочел, что римляне татуировали военнопленных. Таким же способом, оказывается, клеймили дезертиров и каторжников. Один мой знакомый, работник милиции, рассказывал, что бандиты на груди татуировали знак принадлежности к шайке. И я с трудом разыскал врача, согласившегося вытравить татуировку. Эго было больно и оставило след. Видите? — Он еще раз показал шрам. — Настоящий моряк не станет заниматься такими глупостями… Покажите руку… Да вы не бойтесь, не бойтесь…