Лорд-обольститель (Холт) - страница 155

Дорогая Кейт, я знаю, какой это для тебя тяжелый удар. Я попытаюсь начать новую жизнь и благодарна Богу за настоящих друзей. Еще не знаю, что буду делать. Наверное, продам дом, если ты не возражаешь.

Он оставил мне дом и все свое небогатое имущество. За исключением миниатюр, конечно. Они твои. Возможно, я когда-нибудь привезу их тебе в Париж…

Боюсь, что письмо вышло очень нескладным. Я переписывала его уже три раза. Но у меня не получилось смягчить удар.

Я люблю тебя, Кейт. Мы должны поскорее встретиться. Нам предстоит принять важные решения.

КЛЭР


Письмо выпало у меня из рук.

Вошла Николь.

— Император возглавит армию. Он перейдет Рейн и добьется от германских государств нейтралитета, — заговорила она. — Что с тобой? Что случилось?

— Мой отец умер, — ответила я. — Он покончил с собой.

Я протянула ей письмо.

— Боже мой, — прошептала Николь.

Она была невероятно чутким и отзывчивым человеком. Меня всегда изумляло то, как она умеет мгновенно преображаться из холодной и насмешливой светской дамы в участливого и трепетно чувствующего друга.

Первым делом она приготовила чашку крепкого кофе и заставила меня выпить его. И говорила, не умолкая говорила со мной об отце, о его таланте, о том, чему он посвятил свою жизнь… и о том, как внезапно он был лишен возможности заниматься главным делом своей жизни.

— Он не смог этого вынести, — вздохнула она. — Его ограбили, отняв самое ценное… его глаза. Без них он уже не мог быть счастлив. Быть может, теперь он обрел счастье и покой.

Беседуя с Николь, я приободрилась и еще раз возблагодарила небеса за то, что она есть в моей жизни.

* * *

Полагаю, именно из-за того, что произошло в моей семье, война, вызвавшая столь бурное брожение умов, меня почти не интересовала.

Когда стало известно о том, что французы выбили немецкие войска из Саарбрюкена, парижане обезумели от радости. Люди танцевали на улицах, распевали патриотические песни, кричали «Vive la France» и «A Berlin»[26]. Даже рассыльные модисток, увешанные с ног до головы шляпными картонками, говорили исключительно о необходимости преподать пруссакам урок, которого те никогда не должны забыть.

Что касается меня, то я не могла думать ни о чем, кроме смерти отца. В последнюю нашу встречу он показался мне счастливым. Его радовала семейная жизнь с Клэр, мои успехи и то, что Кендал проявлял интерес к искусству живописи. И все это время скрывал от нас свои истинные мысли…

Если бы только он поделился ими!

Временами я была на грани того, чтобы бросить все и уехать в Англию.

— Какой в этом смысл? — спрашивала Николь.