Сейчас, вспоминая ту зиму, я бесконечно завидую самому себе. Но и прошлое, и будущее — в настоящем, как течение одной реки. Спросите в данную минуту у Андрея Найтова, какова же главная тема романа его жизни, и он ответит: «Навсегда Денис». Моя история стара как мир, и вряд ли мне удастся сообщить вам что-то новое и экстраординарное — экстраординарным в своей гениальной простоте и (вот именно!) обычности был Денис, мой бельчонок, а остальное — медные кимвалы и рой блуждающих звезд.
:Рафик жил на отшибе в прямом и переносном смысле: его усадьба с запущенным садом мирно почивала в нескольких милях от деревни; отношения с местными жителями, как в крепостное время, были чисто функциональными, основанными на натуральном обмене водки на более прозаические предметы. Даже богобоязные старушки протопали народную тропу к Рафику, обменивая свои пузыри на лекарства, привезенные Рафом из города для выгодных сделок. Часто к нему заглядывал паромщик с бычьей красной рожей, который, в свою очередь, старался выменять только что пойманную рыбу на стакан или, в случае удачи, на целую бутылку. На жидкую валюту можно было заполучить все, что угодно, даже молодого колхозника, если тот не слишком закомплексованный: Паромщик как-то мне рассказывал в подпитии, что местные мужики «знают про странности этого пианиста» и, когда у них кончается выпивка, нередко посылают гонца в дом на утесе — с известным спецзаданием. Сначала я был поражен, услышав такое, тем более, что Рафик ничего мне не рассказывал о подобных новациях, но я оценил сексуальную благотворительность алкоголизированных аборигенов, с одним из которых я впоследствии познакомился. А почему бы и не помочь одинокому музыканту? Обе стороны получали желаемое, да и диапазон фантазий моего друга небогат и ограниченно пассивен. Секс не любовь, всегда продается и покупается. К тому же не мне, распиздяю, судить:
Вечером Денис не расстается с биноклем — раскрыл окно, смотрит на морозные звезды. Звезды неправдоподобно ярки, и если бы Раф не насиловал внизу расстроенный рояль, то мы наверняка бы услышали, как перезваниваются звезды над Волгой. Как хрустальные подвязки. Как баодингские китайские шары, как Инь и Янь, Дракон и Феникс. Тяжелый военный бинокль в его детских руках кажется неправдоподобно громоздким и огромным. Голубая оптика Сваровского. О чем он думает, глядя в бездну?
— О чем ты думаешь? — спросил я некстати, рискуя нарушить строй его мыслей. Но ответ меня ошеломил:
— Когда я смотрю на звезды, Андрей, мне кажется, что нам дана великая сила, которой мы не умеем пользоваться: