Казалось, школьные коридоры стали светлее без Алисы, стало как-то легче дышать; на моих уроках больше не было недремлющего ока наставницы, и я без скромности замечу, что мои богослужения все больше отличались яркими импровизациями, а порой и оригинальными художественными открытиями. Я горел поэзией, и неведомое счастье подкрадывалось на мягких лапах к Андрею Найтову. Вот-вот еще полшага — и оно настигнет меня, я уже чувствовал за спиной его горячее дыхание. Наконец это дикое животное кошачьей породы прыгнула на меня то ли с люстры, то ли с книжного шкафа заставленного Большой Советской энциклопедией в кабинете Карена Самуиловича, который широким кавказским жестом подарил мне классное руководство над питомцами Алисы, фавнами-восьмиклассниками! Карен сделал это торжественно, точно поднес мне стакан ледяного «Цинандали» и пожар красного перца на закуску.
Я волновался и весь горел, прижимая заветный классный журнал к груди, чтобы не было заметно, как прыгают мои руки. Я ликовал, я слышал победные небесные марши, мой путь был расцвечен флагами! Я тут же заучил наизусть сетку своего учебного расписания, которое пестрело красными счастливыми восьмерками, переворачивал его с ног на голову, но восьмерки все равно оставались восьмерками! Я выписывал огромные восьмерки на своем мотоцикле и с нетерпением ждал того дня, когда увижу всех своих двадцать семь Восьмеркиных — из них четырнадцать девчонок и тринадцать мальчишек (кому-то девочки не хватило). Я прекрасно знаю, что среди них затерялся маленький принц, но я еще не знаю его имени, помню только, что он осветитель из восьмого «Б».
Осень, дай мне своего золота и чистой лазури. Арлекины, садитесь на свои небесные мотоциклы: Утром заветного дня я долго вертелся у зеркала, менял рубашки и галстуки, даже чуть было не подкрасил ресницы, но вовремя опомнился. Я облачился в белые вельветовые брюки, надел шелковую итальянскую рубашку (розовую — подарок покойного медика Сашки), затянул голубой галстук, набросил светло-бежевый льняной пиджак и освежился одеколоном.
Тонкий лед на лужах особенно звонко хрустел под моими новыми ботинками в тот судьбоносный день. Какая-то пьяная баба в троллейбусе злобно прошипела в мой адрес: «Вон как вырядился, точно барин, сволочь-кооператор. Сейчас они все господами стали, пора революцию делать». Ее небритый мутный спутник в фуфайке показал на меня пальцем и отметил с пьяной проницательностью: «Да ты посмотри на его морду — это же пидарас! Вон духами разит, бля, на километр: Сейчас кругом одни пидарасы ебаные:» В другое время и в другом месте я раскрошил бы челюсть и оторвал яйца этому ханыге-питекантропу, но сегодня ограничился обоймой отборного мата в их адрес — две тени даже съежились от неожиданности.