Так змеи сбрасывают кожу, как мы сбросили свои одежды. Я с неистовой силой обнимаю твои колени, завязываю тебе глаза, приношу драгоценные дары и начинаю кормить тебя как птенца. Улыбка скользит по твоему лицу, абрикосовый сироп блестит на детских губах. С завязанными глазами ты угадал все ингридиенты и, запрокинув голову, пригубил шампанского; я нежно целую твои влажные губы, пью твое свежее, чистое дыхание и: тут арлекины вынуждены опустить занавес, потому что в зале сидят дети. Аплодисменты первой скромности.
Сейчас я могу по минутам воспроизвести в основательно пропитой памяти наши рождественские каникулы. Надо отметить, в тот волшебный вечер дуэт саксофона и флейты прервали незапланированные гости, которых нельзя по-своему не любить, потому что они были неплохими героями первого акта жизни Андрея Найтова — им были суждены только этапные роли, но они играли их с блеском. Я имею ввиду рыжую Гелку и слегка циничного Рафика в вытертых джинсах и белом пиджаке. С наэлектризованной шевелюрой и растерянным взглядом Раф напомнил мне диссидента и правозащитника откуда-то из семидесятых. Я никого не приглашал на рождественский ужин, но они поставили меня уже перед фактом своего появления. Раф завалился с двумя туго набитыми сумками со всем а-ля-картэ своего ресторана. Увидев Дениса, он присвистнул, с удивлением посмотрел на меня, потом опять на испуганного бельчонка: погрозил мне пальцем и с винным ароматом прошептал на ухо: «Это что за педушка?» — но тут же смутился и потрепал Дениса за волосы: «Привет, тушканчик! Ваше очаровательное фото я уже видел в архивах этого гестаповца». Денис настороженно рассматривал Рафика и краснел от смущения. Я разрядил паузу выстрелом из пневматического пистолета. Мои актеры вздрогнули от неожиданности. Я пригласил их на ночной пир.
Харчи из гадюшника оказались совсем неплохими. Мы собрали царский (по тем временам) стол: белорыбица с хрустящими солеными огурчиками плыла по ручейкам холодной столичной водки; медовая дыня, в которую так убийственно красиво и мягко входит широкий нож, киевские цыплята с хрустящей корочкой и даже черная икра, которую Рафик назвал браконьерской. Три бомбы «Цинандали» покачивали полными боками, мандарины пахли детством, а увенчивали стол звезды армянского коньяка. Гелка просто не могла не прийти на наш экспромт, потому что у рыжей лисы острый нюх на спиртное, она за километры чувствует полную чашу. Осыпанная снегом снегурочка прискакала в осенних сапожках, долго растирала замерзший нос в прихожей и так усердно красила губы, что на месте кукольного ротика появилось нечто, похожее на кровавую рану. Я строил ей рожи в зеркале, но Гелка была сосредоточенно-серьезной, со звонко натянутой стрункой внутри, как всегда выглядят алкоголички в период воздержания. Я обнял ее со словами: «Сейчас мы тебя обогреем, блудница». Увидев на вешалке детское пальто, она спросила: