— Бутурлину не верь.
— Русский же человек, — протянул Данилыч недоумённо. — Под голштинцем согласен быть. Ох, кому верить нынче? Брату родному ты веришь?
Пальнул вопросом, вскинул глаза к портрету. Двое Голицыных, рядом, словно в шеренге, Михайло, фельдмаршал, нынешний глава украинской армии, пошире в плечах, скулы костистее. Бравые молодцы.
— Помилуй! — отозвался боярин с некоторой обидой. — Что он, то и я, одна кровь.
— Царице я внушаю, — сказал князь твёрдо. — Но ведь и другие тоже… Вьются около.
— Ты углядишь, чай.
Похвалы удостоил. Зорок-де Меншиков, вовремя заметит опасность. Для этого имеет силы и средства, которых нет у Голицына и друзей его. Польщённый внутренне, Данилыч принял как должное.
— Стоглазым Аргусом надо быть. Сговор есть против нас, Димитрий Михайлыч.
Против нас… Фраза взвешена. Альянс заключён, враги отныне общие. Надо ли называть их? Вряд ли, ведь гораздо сильнее впечатляет недосказанное.
— Ты, прости меня, за книгами-то чуешь ли, что творится? Комплот зреет.
Покрепче словцо, кажись, чем сговор. Французское… Комплот, сообщество тайное. Голицын поднял обе руки, ладонями к гостю, защищаясь.
— Царевичу угрожают, — добавил князь внятно, тихо. — Кто — пока не скажу, извини! Может, кого и зря подозреваю. Клепать напрасно — Боже избави!
— Зачем же, батюшка!
Голова в бархатной шапочке опустилась низко. Как знать, принял к сердцу или скрывает усмешку?
— Люди, люди! — близорукие глаза жаловались. — Почитаешь в курантах, кругом коварство. И в просвещённых странах.
Вошёл комнатный слуга, седой, согбенный — должно, в бабки играл с господином, вместе росли. Кушать подано. Голицын, видно огорчённый комплотом, потрошил пирог с грибами рассеянно. Данилыч отведал всего понемножку, из вежливости — не до еды, мол.
Смеркалось, в кабинете зажгли паникадило на двадцать свечей, медное, в виде солнца с лучами, работы вотчинных мастеров. Пора бы откланяться — хозяин не отпускает.
— Сохрани Бог нам царевича! Каков царь из него? Второй Пётр, да не тот. Второго Петра Великого не будет.
— Не будет, — кивнул Данилыч. — Через тыщу лет разве… И то нет, немыслимо.
— Так вот я и думаю… Если случай горестный… Царь в незрелых летах, дитя по сути. Оказия нам, Александр Данилыч. До шведов нам далеко, конечно, Верховный совет имеем твоими трудами, батюшка. И то благо… Шведы, англичане — те вырастили. Там, как бы сказать, смоковница плодоносная.
— Райское дерево, — молвил Данилыч и причмокнул. С детства привычка. Пономарь, читая Писание, слюни пускал, когда доходило до смоковницы, хотя вот ведь забавно — никто не едал плодов-то.