Но, видно, пришла пора…
– Вы только поймите меня правильно, но – кто там?
На лестничной площадке темновато, и Лев, тихо-тихо подкравшись к двери, долго рассматривал меня в «глазок» (спецглазок, что называется, с кривым дулом – снаружи не видно как он открылся и открылся ли, а хозяин квартиры имеет возможность рассмотреть гостя, не подходя вплотную, а из-за угла, из коридора – насмотрелись, тоже мне, французских боевиков, где автоматными очередями сквозь дверь лупят, стоит «глазку» шевельнуться!).
– Лев Михалыч, я это, я!
– Вы только поймите меня правильно, кто – я?
– Бояров!!! Чтоб тебя!.. Телохранитель твой!
Множество запоров, не менее четырех замков, капитальная стальная дверь – Перельман засуетился, заспешил.
– Сколько лет, сколько зим! Са-аша!
Усадил в антикварное кресло, рюмки выставил, кажется, венецианского стекла, «Смирнофф» извлек из холодильника, упрятанного в буфет-ампир. Радушный Лев Михайлович! Александр Бояров себя телохранителем назвал. Сам. Созрел. Не спугнуть бы, не обидеть.
Кто бы мне телохранителя нашел! Роту ОМОНа по меньшей мере. Нет, не ОМОНа. Эти не охранять меня будут, а ловить. А вот поймав, пожалуй, охранять будут. Валькины шуточки с приметами фигуранта кончились – если задержат, то не отпустят. Хоть действительно пробирайся на «Демьян Бедный» и…
– Извини, Лев Михалыч, я по делу. Хочешь уехать?
– Позволь, дорогой мой, как это… э-э… уехать… мда… позволь, позволь, куда это уехать?!
– Куда угодно! В Хайфу, в Тель-Авив, в Нью-Йорк, в Мюнхен! Предпочитаешь Улан-Батор, езжай в Улан-Батор!
– Ну Са-аша! Ты только пойми меня правильно, но я тебя не понимаю! Ну что за шутки! Ну зачем ты сыплешь перец на мою душевную рану, Саша! Давай сменим тему, Саша! Нельзя же старому, больному еврею говорить такие вещи!
– Слушай, старый! Слушай, больной! Сейчас ты моментально выздоровеешь и помолодеешь. У меня к тебе конкретное деловое предложение. Я знаю, что ты десять лет, если не больше, сотрудничаешь с известной организацией. Погоди! Не перебивай! Отметь мою деликатность, все эти годы я не позволил ни малейшего намека ни в разговоре с тобой, ни в разговорах с кем бы то ни было. А вот теперь мне нужно, чтобы ты воспользовался этим сотрудничеством. Сделай, Лев! Для меня. И для себя. ВЫ ТОЛЬКО ПОЙМИТЕ МЕНЯ ПРАВИЛЬНО…
– Саша, сейчас же прекрати! Как ты смеешь мне – мне! узнику! отцу, лишенному права обнять детей! – как ты… как у тебя язык повернулся!!!
– Слушай, узник совести! Тебе напомнить Белозерова? Буткину? Они ведь свое досиживают. Вернее, твое. А ты все рвешься детей обнять? Антиквариат за кордоном? У дочери? Или у сына? Белозеров-то крутой парень, со мной в одной группе занимался. Буткина тоже не сахар, царапинами не отделаешься. А им скоро срок выходит. Вернутся в Питер, копать начнут, вопросы разные задавать… Что если на вопросы им ответят? Или тебе напомнить Патрика, Грумкина, Разова? Или Боцмана, который вдруг в Репино утонул? Боцмана, мастера спорта по плаванию? Это ведь его Кандинский, а? Вот этот, слева?.. Ты же потому и торопишься к детям, что не столько «туда», сколько «отсюда». А, Лев?