— … диалектический монизм является теорией интересной, но слишком абстрактной. Человек не всегда считал себя единой частью природы — последние этнографические исследования на Танариву показали…
— … вы правы, сударь, но все же мне кажется, что вы слишком категоричны. Вы не учитываете, что…
Они шли, увлеченные беседой — а вокруг кружился ветер, будто провожал. Грубо вмешивался в разговор, заглушал слова воем и свистом, бросал в лица пыль и сор, рвал шляпы, хлопал одеждами, плащ Зеллы развевался синим флагом. Мимо бежали встрепанные, взъерошенные люди, озабоченные наверное лишь тем, как скорее исчезнуть с этой ветреной улицы, спрятаться под крышей. А Штрих и Зелла шли не спеша, говоря о прекрасно-отвлеченном — и упрямо пытаясь не видеть непогоды, несмотря ни на что.
— У вас зонтик вывернуло — замечал вдруг Леон.
— И правда! — отвечала Зелла — ах, сударь, ну что сегодня за ветер!
Дождь начинался здесь внезапно, резко усиливаясь. Серое свинцовое небо набухало каплями, они падали сначала редко, затем чаще, и вдруг все обрушивалось бешеной пляской ливневых струй в порывах ветра. К ярким зонтикам женщин, раскрытым всегда, отчего улица сверху была похожа на цветник, добавлялись черные мужские зонты — и на тротуаре сразу становилось тесно. Но ветер, помогая дождю, рвал зонтики как паруса, не давая удержать над головой — гнул и вывертывал наизнанку, трепал подобно цветам на грозовом лугу, и в завершение, безжалостно вырывал из рук. Господа с дамами сразу утрачивали важный вид, растрепанные и промокшие, спешили скрыться с бульвара, пережидая разгулявшуюся стихию, где придется. Дождь заканчивался так же неожиданно, как начался, но только ветер успевал высушить лужи, как все повторялось — брызги от колес и ног, ручьи воды по мостовой, вывернутые зонтики и улетевшие шляпы, поднятые юбки и растерзанные прически дам. И люди снова делились на тех, кто прячется, пережидая — и кто продолжает путь, несмотря ни на что.
— Вихри враждебные — восклицал Леон — несутся, веют над нашей головой, пригибая к земле, как траву. Но человек — не растение, он может и должен идти против стихии! Буря идет — она унесет никчемный сор, очистит воздух; наступит время перемен!
Он говорил так — рисуясь перед ней буревестником. Тем самым, смело реющим над морем. Зонтиков Леон не носил — потому что они терялись, ломались, и вообще, были на его взгляд, атрибутом чеховского персонажа в футляре. И оттого он гордо шел под дождем, бьющим в лицо и проникающим под одежду; достаточно было минуты, чтобы промокнуть насквозь.