— Поставь меня, — прошептала она, когда они дошли до лестницы. — Ты надорвешься или сломаешь себе шею, неся меня наверх.
Блейк фыркнул, оставив без внимания ее уговоры.
— Я могу пригвоздить к мату Джентльмена Джима. А ты не тяжелее коробки с книгами.
Коробка с книгами, ну и ну! Ей бы следовало обидеться, но у нее все еще кружилась голова от его поцелуев и силы, потому Она улыбнулась его неромантическому сравнению.
— В следующий раз пусть это будет коробка с цветами, — предложила она, — Или пушинка. Больше приятных образов, пожалуйста.
Из его горла вырвался низкий вибрирующий рокот, когда Блейк плечом распахнул дверь в хозяйскую спальню.
— «Пускай нахмурится, скажу: о, роза, осыпанная перлами росы, — процитировал он, поднес ее к кровати и уложил на клетчатое покрывало, потом сел на край и сбросил туфли. — Тебя прекрасней в целом свете нету»[5].
И хотя она понимала, что все это, конечно же, не всерьез, что он просто цинично цитирует Шекспира, как и в ночь дуэли, Джослин приводило, в восторг тепло его бархатного баритона. Даже его голос возбуждал ее. Когда он наклонился, чтобы снять с нее расстегнутое платье, то, вполне возможно, воспламенил ее до безумия.
— Средь бела дня, — запротестовала она, когда он приподнял ее и стал стягивать свадебное платье, пока оно не растеклось по полу серебристой лужей. Она отталкивала ловкие пальцы, раздевшие ее до корсета и тонкой шемизетки, прикрывающей грудь. — Слуги будут шокированы.
— А мне какое дело?
Расправляясь с крючками корсета, Блейк снова поцеловал выпуклость ее груди.
Не успела она придумать подходящий ответ, как его губы сомкнулись вокруг соска, и Джослин ахнула от нахлынувшей волны новых возбуждающих ощущений. Тянущее чувство вновь зародилось внизу живота, и она поспешно схватилась за бицепсы Блейка в надежде остановить его. Или себя.
Он втянул сосок глубже и погладил вторую грудь. Она вскрикнула от наслаждения. Если у нее еще и была какая-то надежда на брак по расчету, в эту минуту она отказалась от нее. Ей следовало испугаться, но она испытывала лишь восторг от того, что Блейк продолжал ее целовать.
Ее муж был сильнее и решительнее, чем строй кавалерии, штурмующий бастионы, — Бог знает, где они находятся, эти бастионы. И он проделывал с ней такое, что подрывало ее оборону. Влага его губ на груди была соблазнительным грехом. Джослин попыталась заговорить, но Блейк остановил ее поцелуями. Как только ее напряжение окончательно растаяло под влажным жаром его губ и языка, он приподнял ничем не сдерживаемую грудь и поласкал возбужденный бутон.