Брут (Ашкенази) - страница 22
Фердинанд Кубала был доволен, Косина Карел тоже, хоть и работал только за жалованье; не по себе было одному Простофиле. Но этим они себе не забивали голову. Все трое были из военного оркестра. И знали один о другом все.
— Фердан, — говаривал Косина Карел, когда по вечерам при сальной свечке и с бутылкой пива они располагались в домике на колесах, — Фердан, а он, Филька-то твой, ходит за цирком, вроде дроги с черным гробом тащит. Я его насквозь вижу. А что ты, Фердан? Ты его тоже насквозь видишь?
— А чего же мне его не видеть! — кричал Кубала. — Я его еще жеребенком знал. Для него, солдатская его душа, служба завсегда на первом месте была. А главное парады — не пои, не корми, парады подавай! А ежели кто без парадов не может, тому хана! Это тебе что выпивка или карты!
— Олух он лошадиный, вот он кто, — похохатывал Косина. — Это самолюбие такое, его среди коней полно, да и среди людей тоже. На траву там или на клевер он и глядеть не желает. Он, понимаешь, хочет, чтоб ему торжественный марш играли. И чтоб раз-два-три-четыре и раз-два…
При этом оба чуточку знали, что говорят и о себе. Но вслух никогда не высказывались.
Работа у Простофили была несложная. Крутить круг от карусели. Занятие ни тяжелое, ни интересное, а просто никудышное.
Так он и вышагивал по кругу, с поникшей головой и опущенными ушами, кровь в нем текла лениво и медленно, без пены и огонька. Жевал жвачку и вспоминал двойные порции овса перед парадом.
— Посмотри-ка, Карел, — говорил Кубала, — он же этих бедных ребятишек даже толком не покрутит!
— Это все от гордости, — отвечал Косина Карел. — Упрямый он, дерьмец; это у лошадиных недоростков бывает. Он думает, таскать барабан — бог весть какой важности должность на земле. А теперь его этой должности лишили…
Однажды в трактире в Костельце-над-Черным лесом им удалась замечательная покупка. У трактирщика оказался старый граммофон и восемь пластинок духовой музыки, в том числе их старый полковый марш. Марши все были хлесткие, хоть и сильно заигранные. Услыхав их, они переглянулись, тотчас поняв один другого. Позвали трактирщика и спросили:
— Хозяин, пластинки не продадите?
— За сало я бы их отдал, — сказал хозяин, — или за сигареты. Или — за что дадите?
Наконец они их выменяли за старое одеяло, тоже казенное, и за чугунок шкварок, подработанных Фердинандом Кубалой у одной селянки-бобылки.
Все это они снесли в свой домик на колесах, заткнули жестяную трубу тряпкой и стали себе на радость крутить пластинку за пластинкой, а полковой марш — трижды. Потом надрались самогонки, которую трактирщик гнал из гнилой картошки, и вышли в холодную ночь под звезды, обнять друг друга.