— И развязать многолетнюю кровопролитную войну!
Он тоже ухмыляется — ох, как мне осточертели эти ухмылки!
— Говоришь прямо как Брэдли. Он тут единственный такие речи толкает.
— Ну да, а тысячная толпа голодных и напуганных людей способна предложить рациональное…
Тут я умолкаю: меня останавливает пристальный взгляд Ли. На меня, на мой нос. Я это знаю, потому что вижу в его Шуме рассвирепевшую себя с наморщенным носом — видимо, я всегда так делаю, когда злюсь, — и его чувства к этой морщинке на носу…
Потом на секунду в его Шуме вспыхивает другая картинка: мы крепко обнимаемся, причем на нас обоих нет одежды, и я вижу светлые волосы на его груди, которые никогда в жизни не видела — мягкие, пушистые, спускающиеся к самому пупку и ниже…
— Черт, — выдыхает он и отшатывается.
— Ли…
Но он уже отвернулся и быстро шагает прочь, Шум залит желтым стыдом.
— Мне надо на охоту! — на ходу выпаливает он.
И припускает еще быстрей.
А я снова отправляюсь на поиски госпожи Койл — и горю так, словно покраснела с головы до пят.
Жеребенок? — всю дорогу канючит Ангаррад и бежит даже быстрее, чем я прошу. Жеребенок?
— Мы почти дома, милая, — говорю я.
В лагерь мы въезжаем вместе с мэром: того прямо распирает от гордости за свой дар внушения. Он соскальзывает с лошади и отдает поводья Джеймсу. Я тоже подъезжаю к нему и спрыгиваю на землю.
— Принеси ей овса, — быстро говорю я. — И воды немного.
— Я ее севодня уже кормил, — отвечает Джеймс. Я тем временем веду Ангаррад к своей палатке. — А воду теперь строго экономят, такшто…
— Нет. — Я торопливо расстегиваю пряжки седла. — Ты не понял. Ей надо попить. Мы только что…
— Опять она тобой командует? — спрашивает Джеймс.
Я резко оборачиваюсь, вытаращив глаза. Он радушно улыбается, понятия не имея, какой ужас мы только что пережили, и думает, бутто я потакаю своей лошади и не умею за ней ухаживать, но ведь ей нужна моя забота…
— Она красавица, — говорит Джеймс, распутывая колтун на гриве. — Но хозяин здесь ты.
Он вспоминает свою ферму и лошадей, которых они с отцом держали, — трех буланых кобыл с белыми носами. Потом их забрала армия, и больше он их не видел: наверно, погибли в бою…
От этой его мысли Шум Ангаррад тотчас вскидывается: Жеребенок? — с тревогой спрашивает она.
Я злюсь пуще прежнего…
— Нет, — говорю я Джеймсу. — Принеси ей воды, сейчас же.
Даже не успев понять, что делаю, я начинаю пристально смотреть ему в глаза, давить на его Шум своим, хватая его…
Хватая его душу…
Я — круг, круг — это я…
— Ты чего, Тодд? — спрашивает он, размахивая рукой перед своим лицом, точно отпугивая муху.