— Я Миша, — задрав голову и улыбнувшись, ответил Миша.
— А ты евреев любишь? — ни к селу, ни к городу спросил мальчик, но видно было, что ему это важно.
Миша стал думать. Что это такое, или кто такие евреи, Миша не знал. Тогда он прислушался к самому слову. Слово Мише не понравилось.
— Нет, — сказал он, — не люблю.
— А я их душу! — облегчённо признался мальчик. — Дай из автомата пострелять.
Обрадованный таким единством взглядов, Миша охотно снял автомат, они постреляли, поаккомпанировали себе боевым пением без слов, как в кино, и дружески разошлись.
А вечером, когда родители Пети и Оли пришли с работы и сидели во дворе за большим столом, Миша подошёл к ним похвастать автоматом и новостями. Олю и Олину маму автомат не заинтересовал, и поэтому Миша решил именно их порадовать своим открытием.
— А я евреев не люблю! — хвастливо заявил он.
— Это как же так! — смешно, по-воронежски расставляя ударения, спросила Оля. — Как же ты их не любишь, когда ты сам еврей?
— Кто еврей? — оторопел Миша.
— Да ты вот и еврей! — обидно усмехнулась Оля.
— Ты с чего это взяла! — рассердился Миша. — И вообще — я ж тебя не обзываю.
— Да с того и взяла, — правда, мама? Я и не обзывалась вовсе. Это ты так называешься, потому что у тебя папа еврей.
— Папа еврей? — вид у Миши был раздавленный.
— Да. И папа и даже мама! Правда, мама?
Миша некоторое время потрясённо молчал, а потом, резко встряхнув головой, сказал, как отрезал:
— Я тебе не верю! Я спрошу у бабушки. Но если даже они и евреи, я — все равно не еврей!
Олина мама очень смеялась, и Оля смеялась тоже, и даже Петя с его папой (тоже, кстати, Петей) отвлеклись от автомата и похихикали. Мише был знаком этот смех. Так уже смеялись у них в группе, когда сестричка пришла делать прививки, а некоторым, в том числе и Мише, их уже сделали. Им повезло, в тот раз они с лёгким сердцем смеялись над теми, кому было страшно подставлять лопатку. И Миша смеялся… Вот и они — Оля, Петя и их родители, — им в этот раз повезло: они не евреи, они могут смеяться.
А через месяц приехала Мишина мама забирать его домой. Она весь день стирала то, что Миша успел «выпачкать и перепачкать», как говорила бабушка. Она стирала во дворе, недалеко от колонки. Миша долго стеснялся, а потом подошёл к ней с мучившим его вопросом.
— Мам, слышь, мам! Что такое евреи?
— Что? — рассеяно спросила мама и вытерла лоб.
— Ну, евреи, — что это?
— Евреи? Ты откуда это взял? — она стала выкручивать очередную вещь.
— Ну… Евреи, это… это такие японцы. — И засмеялась.
С тех пор уже грамотный Миша на вопрос, какой ты национальности, уверенно и безапелляционно отвечал: «Японский еврей».