Напротив нас располагался гитлеровский павильон. И по замыслу Кобы, наша скульптура с грозно поднятыми серпом и молотом должна была как бы шагать на немецкий павильон, грозить ему…
Внутри советского павильона посетителей ждал еще один гигантский проект – макет будущего Дворца Советов, этакого храма Социализма. Предполагалось, что его символически воздвигнут на месте храма прошлой, христианской Религии – взорванного собора Христа Спасителя. Полукилометровая высота будущего дворца, увенчанная стометровой статуей Боголенина, – все это было призвано поразить воображение людей мира капитализма.
Но проклятый фюрер! Немецкий павильон оказался башней невиданных размеров. И эта мрачная башня вознеслась, к сожалению… над нашим павильоном! Ее венчал гигантский орел со свастикой в когтях. Нацистский орел победно взирал сверху на пару с серпом и молотом. В довершение торжества немецкий вождь разместил внутри своего павильона аналог нашего Дворца Советов – макет гитлеровского Зала конгрессов. И как жалко выглядел в сравнении с ним наш дворец! Гитлер представил макет воскресшего римского Колизея, гигантский амфитеатр которого, увенчанный неправдоподобным куполом, вмещал восемьдесят тысяч человек!
Когда Кобе доложили, он пришел в ярость:
– Они знали! Все знали про нас! Уверен, твои (!) коминтерновцы донесли наш план!.. Мерзавцы… Шпионы, всюду шпионы!
Верил ли в это сам Коба? В тот момент – абсолютно. Ибо его предположения тотчас становились для него истиной.
Он полюбил повторять тогда: «Это возможно? Значит, не исключено!»
И продолжил беспощадно чистить несчастный Коминтерн.
Все последние годы я уже боялся не за одного себя. У меня (как и у Кобы) было много женщин. Пока наконец я не нашел ее. Жену.
Конечно, она была грузинка. Ей исполнилось двадцать восемь лет, но она была невинна, как и положено хорошей грузинской девушке. Окончила МГУ, работала искусствоведом в Москве в Третьяковке. Была нехороша собой. Как большинство много грешивших мужчин, я боялся взять в жены красивую и молодую. Потому выбрал молодую и некрасивую. И не ошибся – она любила меня. Как и полагается грузинской жене, молча страдала, когда чувствовала, что я ей изменяю.
Она родила мне дочь, Майю. Прелестную крошечную девочку в черных кудрях и с огромными глазищами. Я звал ее Сулико – в память о нашей любимой с Кобой грузинской песне…
Я был счастлив… когда неожиданно влюбился. Влюбился по-настоящему. Вот уж действительно: седина – в голову, а бес – в ребро!
Все началось с того, что жене поручили готовить выставку к двадцатилетию образования нашей Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Как и положено, такое ответственное мероприятие готовили загодя и портреты заказали за полтора года. Секретарь Кобы Поскребышев постоянно осведомлялся, как идет дело…