Впрочем, тишина была не абсолютной. В соседнем номере кто-то раскатисто храпел, а этажом ниже постояльцы продолжали развеселый командировочный кутеж, стараясь, впрочем, не очень шуметь. Дубов понял, что заснуть не сможет. Он всю ночь напролет проведет без сна и встретит поздний зимний рассвет в мыслях о своей... Неужели о своей любви? А утром они с Лилей пойдут завтракать в ресторан, а затем гулять и разговаривать, и непременно договорятся так, чтобы им встречаться часто-часто, а потом, быть может, и вовсе не расставаться... С этой мыслью Дубов уснул, сам того не заметив.
Лиля говорила во сне. Вернее, она сказала единственную фразу, но с такой убеждающе-умоляющей интонацией, словно заканчивала ею длинный монолог, обращенный к кому-то непреклонному.
– Я должна сшить, – произнесла Лиля, и Дубов услышал и проснулся.
Ему казалось, что он только на секунду закрыл глаза, и вот уже утро, и в окна бьет горячее солнце. В спальне душновато – на совесть топят в гостинице! – у Лили на лбу выступили крохотные жемчужинки влаги. Она вздохнула несколько раз – глубокими, душераздирающими вздохами, и длинные золотистые ресницы дрогнули. Лиля проснулась и посмотрела на Дубова так, словно не узнавала его. Он ответил улыбкой и ждал улыбки от нее... Но Лиля не улыбалась.
– Который час? – спросила хрипловатым шепотом.
– Не знаю...
Но она уже сама увидела часы – на стене против кровати. Конечно, часы были ужасно безвкусные, этакая раззолоченная блямба с пухлощекими купидонами на циферблате, но все равно не стоило на них так болезненно реагировать! Лилю как ветром смело с кровати, однако тут она обнаружила, что на ней нет никакой одежды, ахнула, потащила на себя покрывало, валявшееся в ногах... Дубов смотрел недоуменно.
– Половина девятого, – прошептала Лиля. – А у меня дома мама с Егоркой. Господи, как они там?
И кинулась в гостиную, в ванную.
Дубов тоже встал, неохотно. Как-то не так он представлял себе нынешнее утро, по-другому его видел. Пришлось одеться, собрать Лилины одежки и передать ей в ванную, в приоткрывшуюся дверь. Она одевалась, шурша и роняя что-то, а Дубов стоял под дверью, как дурак, и не мог сообразить – что ж ему делать-то? Как себя вести? Нечасто с ним такое бывало.
Она вышла из ванной комнаты, словно облачившись не только в джинсы и радужный свитерок, но и в непроницаемую броню. Такой отстраненной и прохладной Дубов увидел ее вчера еще до всего... Вот именно, до всего – сколько всего случилось-то со вчерашнего вечера!
– Извините, я... – пролепетала Лиля. В броне явно появились бреши, но Дубову все равно было как-то не по себе.