Кайден поблагодарил его и направился обратно к машине, открывая дверь с моей стороны.
Я выходила не спеша, раздумывая над тем, чтобы закатить сцену, но так и не смогла заставить себя это сделать.
Он показал мне небольшую стопку денег и затем засунул ее мне в карман.
— Ты раздала все свои, — объяснил он, затем отвернулся, прежде чем я могла поспорить, и снова подошел к стойке регистрации.
Словно в затуманенном сне я предъявила свой паспорт и получила посадочный талон. Мы двинулись обратно к машине, подальше от вновь прибывших пассажиров. Остановившись, мы долго смотрели друг на друга.
Почему все должно быть вот так?
Я рискнула и прижалась лбом к его груди, ожидая что он вот-вот оттолкнет меня, но он не сделал этого. Кайден позволил мне прижаться к нему, но при этом продолжал держать свои руки при себе.
— Тебе пора идти, — произнес он.
— Подожди. — Я взглянула на него. — Есть кое-что, что мне нужно знать.
Я оттягивала время; было нечто, что не оставляло меня в покое всю поездку, особенно после вчерашней ночи.
— Вспомни начало путешествия, когда ты сказал, что всегда сразу же знаешь, что тебе придется сделать, чтобы затащить девушку в постель… даже меня?
Он засунул руки глубоко в карманы и я видела, как напряглись его предплечья. Его глаза подернулись голубой дымкой в той особой, свойственной ему опасной манере, и он кивнул.
— Что бы тебе пришлось сделать? — спросила я. — Для меня?
— Давай не будем об этом, — ответил он низким голосом.
— Скажи мне. Прошу тебя.
Кайден пристально посмотрел мне в лицо, уделяя особое внимание моей родинке.
Он облизал губы и сжал челюсти:
— Хорошо, — наконец ответил он. — Мне пришлось бы заставить тебя поверить, что я люблю тебя.
Я закрыла глаза. Это было больно. По большей части потому, что где-то глубоко в подсознании я поняла, что действительно думала, будто он меня любит.
Это был ужасный пример синдрома-хорошей-девочки.
Неужели вся эта поездка была для него игрой? Являлась ли я чем-то, вроде очередной глупой девчонки, которая была достаточной дурочкой, чтобы влюбиться в него?
Я покачала головой, не в состоянии в это поверить. Он пристально смотрел на меня, в ожидании следующих вопросов.
— Хотела бы я хотя бы раз увидеть твои цвета, — прошептала я.
— Что ж, я рад, что ты не можешь. И я бы желал, никогда не видеть твоих.
Он был прав, когда сказал, что правда может ранить гораздо больше, чем любая ложь.
Сделав глубокий вдох, я отвернулась от него, взяла свою сумку и пошла к аэропорту, не оборачиваясь.