— Это мы знаем. Свечи аульского воска теплятся во многих русских церквах. Только вот не возьму в толк, как тебя, крещеного парня, свои прогнали в лес, словно приблудного пса. Как отец твой допустил?
— Отца моего убили, — вытолкнул Степа через стиснутые зубы. — После того, как правитель замка смыл в бане царьградское крещение, выкинул в омут святые полоцкие крестики и присягнул богоматери разбойных немчинов, Тогда простой люд схватился за цепы да колья. Как в голодный год, когда на поле одна лебеда, а вотчинники требуют подати.
— И вотчинники с немчинами побили простых людей и пожгли их дворы, — продолжал Юргис.
— Ты откуда знаешь?
— Знаю… — Юргис умолк, отодвинулся. «Ох, вотчинники, знатные люди… Бурьян на ниве народной! Чья недобрая рука посеяла на людском поле это нечистое семя? Какая сила хранит их от града, наводнения, засухи и саранчи? Знать с повадками волков-трупоедов рыщет и на кривичских землях, о том же рассказывают и путники с восхода и из полдневных приморских краев. Тевтонских насильников ублажают ливские вотчинники».
Отдавшись думам, что жгли, словно смолистая головня, выскочившая из костра, Юргис пропустил мимо ушей рассказ Степы о том, как носители чужого креста с низовьев Даугавы вместе со здешней знатью учинили кровавую расправу над аульскими бортниками. Как власть имущие внушали пахарям и бортникам покорность можжевеловыми розгами и немецкими бичами. И как непокорных подростков выгнали с обжитых мест на съедение зверям.
— Сама Мать Земли, отец Перкон, сам святой Георгий свели нас с этим парнем, — сказал Юргису Миклас. — С нами он обретет облик человеческий, а нам в свой черед пригодится в пути лишняя пара быстрых ног, острых глаз да ушей. Поможем ему сколько сумеем. А встретим добрых людей — оденем и обуем, как полагается.
— Где их теперь найдешь, добрых людей?
— В Полоцке я слыхал: на островах на Медвежьем болоте не перевелись еще поселения вольных латгалов.
— Ладно. Подадимся на Медвежье болото.
— Пошли, парень!
— Сначала обернуться надо! — отскочил Степа. — Девять раз округ себя! Когда впереди нехоженый путь, надо девять раз обернуться, чтоб удача была!
— Ведун какой выискался!
— У нас семья такая. Мать моего отца лекаркой была, умела предсказывать и по звездам и по листвяным жучкам.
— Выходит, доброго попутчика мы нашли!.
— Ну дак! — и темная мордашка Степы расплылась в улыбке.
И правда, не будь Степы, вряд ли добрались бы полочане до Темень-острова на Медвежьем болоте. Неохватная глазом, на многие версты простиралась топь — мшистая, с редкими суковатыми сосенками, хилыми березками, с кочками, покрытыми осокой, багульником, пушицей, без следа человеческого, без тропки. Вязкая топь не позволяла приблизиться к рисовавшимся на западном облачном небе зеленым пригоркам Темень-острова. Три шага, пять, чуть нажмешь ногой на кочку — и она уходит вниз, и с бульканьем вырывается наверх илистая гуща. К тому же у путников еще и лошади, которые лишь тогда послушны, когда чувствуют под копытами твердую опору.