— То-то, вот, и оно… одно сказать — осиротели!
Вскоре в Таскан к одной, из оставленных сожителем-мужем, сестер, приехал (с одного из приисков) неизвестный мужчина. Он оказался законным ее мужем и отбывал заключение вместе с женой за проповедь Евангелия. Сестре же, умышленно, в 1938 году сообщили, что ее муж расстрелян Гараниным.
Встреча была душераздирающей: сестра обнаружив двойное свое преступление, рыдала безутешно, оплакивая свой грех. Ни муж, ни сбежавшиеся соседки-подруги утешить ее не могли, пока она не выплакала все сама. Почти на глазах у всех, примирились, в слезах излили свое обоюдное горе пред Господом и согласились жить вместе. К тому времени уголовное дело Татьяны было пересмотрено и ее, освободив, выпустили за зону так же, как и многих, до "особого распоряжения".
Муж с женою немедленно взяли ее к себе, и она, согретая взаимной любовью, до конца своих дней была им сестрой, матерью и другом. Провожая ее в Таскан, Владыкин сказал ей в дорогу:
— О, сколько могучих голосов при первом натиске скорби умолкло, и в самое лютое время остался только твой слабенький, тихий голосок, но его не заглушили ни северная пурга с ее жуткими морозами, ни дикий произвол и угнетение. Ты пела сердечно, с огнем в душе, и побуждала петь других! О ты, напоминающая о Боге — не умолкай!
После весеннего паводка, когда тайга обсохла и оживилась щебетаньем возвратившихся пернатых хозяев, а луга покрылись благоухающим цветастым ковром, Владыкин, в числе других многих сотрудников, по добровольному ходатайству покидал совхоз "Мылгу", двигаясь в Магадан. Там они рассчитывали приложить все старания, чтобы выехать домой. Но Бог решил иначе.
1941 год принес народу много самых разнообразных предположений и, почти всем, какое-то тревожное чувство. Владыкина и остальных сотрудников в Магадане не порадовали никакими приятными, желанными обещаниями, а просто приказали немедленно выезжать в тайгу и устраиваться на работу. Павла оформили и проводили, с немногими другими, в Тенькинское управление. Хмурое дождливое небо первыми раскатами грома поторопило их из Магадана в другие, неизведанные для путешественников, края.
"…И встречаю я всюду крови след,
Кто-то шел, скорбя, средь борьбы и бед…"
Могильной тишиной встретило Женю Комарова подземелье тюрьмы НКВД в центре города. Свинцовым холодом веяло от казенных серых лиц администрации при предварительном опросе, при тщательном обыске, во время которого, казалось Жене, вместе с одеждой выворачивали и душу. До этого он слышал разные рассказы о всевозможных принудительных мерах, применяемых к человеку и на допросах, и в камерах. Женя знал, что некоторые из этих рассказов преувеличивали действительность, но по отношению к себе, он ожидал всего.