Залетным переливом соловья
Он высылал вперед себя свой голос.
Порою остр, с оттенком лезвия,
Но чаше звук был светел, нерасколот.
Затем весь облик выступал ясней:
Извилистая длинных губ улыбка,
Высоты мудрой седины, пенсне,
Движений женственная зыбкость.
Завесы, пурпур, жезлы, рамена,
Подземный храм, сплетенные ехидны,
Зал малахитовый под блеском дня —
На будничной земле казались очевидны.
Чудесное чудовище пещер
В ученейшем скрывалось человеке
Страны других весов, особых мер,
Куда текут, не возвращаясь, реки.
Томим бессмертной давностью времен,
Он, не желая, слишком много помнил.
Прошедшее не проходило в нем,
Как после пира вяжущая томность.
Но почему его тончайший слух
И гений, словно свет, мгновенный.
Дар превращенья, устремленный дух
Не овладели властно поколеньем?
В нем есть вина. Пещеры тайный мрак
Скрывал порой не россыпи алмазов.
В нем различает напряженный зрак
Сомнительную двойственность соблазнов.
Но за вину кем может быть судим
Чудесный образ, близкий Леонардо?
Не виноват ли также перед ним
Род неотзывчивый, род безотрадный?
Былое восхищение храня,
Мы все забвению не уступаем
Заливы рек, блаженные моря,
Которые его, лелея, обтекали
>[55].