«При сахарном песке в чашке чаю — пеночка».
«Шел с работы, остановился и долго смотрел, как у лошади от брызг дождя подрагивает живот».
В его поэтическое credo входила определяющая мысль: «Что здорово, то здорово». Трепак, озорничество, разделыванье «под орех» — вот его стилистический вкус.
Из отдельных высказываний вспоминаю:
«Роза — не более чем хорошенькое, но есть — прекрасное».
«Есенин — смесь балалайки с гитарой».
«Демьян Бедный роднится с дядей Михеем, рекламировавшим коньяк Шустова. Но в этом роде он — мастер».
«Как хорошо у Лермонтова»:
«Пускай она поплачет,
Ей ничего не значит»
>[259].
«Лучшие вещи Пушкина: „Граф Нулин“ и „Золотой петушок“»>[260].
В дальнейшем он любил Назыма Хикмета и Неруду.
Героями его литературных вечеров были Иван Аксёнов и Сергей Бобров. За ними он ходил по пятам.
Мне не нравилась его эротика. Находила хлестаковской сальностью такие изъяснения, как:
«Сокрытое в просторной блузе
Доступно, как младенцу мать,
Неоткровенностью иллюзий
Сама спешит пренебрегать».
Или в стихотворенье «Женщина»:
«Знали эту благодать
Каждые отец и мать».
«Цветные огонечки» (его выраженье), думается, большее, что он видел за явленьями жизни.
После войны, перенесенных тяжелейших испытаний, он пришел ко мне с разрушенным здоровьем, поврежденной рукой, неспособной к пианизму. Очень изменился, облысел, похож был на Андрея Белого. Рассказывал, что служил в противотанковом батальоне. Бойцы шли перед своими наступающими танками навстречу танкам противника, что и делало их абсолютно беззащитными и бессмысленно обреченными. В дальнейшем, погубив множество бойцов, ко-мандованье отменило противотанковые батальоны. Георгий Николаевич был засыпан землей, ослеп, оглох. «Но это, — говорил он, — все еще пустяки, а вот Ане, девушке, пошедшей героически на фронт, оторвало ноги, и она умерла, истекая кровью. Да и что за жизнь без ног?» Очень тяжело переживал Георгий Николаевич предательство, подлость, но распространяться об этом в своем творчестве не хотел>[261].
Поэты высоко ценят его «Живописное обозренье»>[262], описанье цветов и плодов, «каталог очарований», по выражению Аксёнова, но я, к сожаленью, его не знаю.
Смелый и яркий переводчик>[263], Г. Н., получив подстрочник, умел переводить тут же на столе редактора. Получалось целостно и законченно.
Говорят, что в гробу он лежал с бакенбардами, похожий на Пушкина. Собралось много народа, но большей частью — увы! — как на проводы мужа Благининой.
Как-то давно был у меня разговор о Г. Н. с Надеждой Медведковой>[264]. Она: «При всех его недостатках я его люблю». Я: «При всех его достоинствах я его не люблю».