— Получается…
— Не думал, что вас это так удивит, — сказал О’Коннор, вставая.
— Извините. — Пациент попытался улыбнуться.
Доктор защелкнул свой чемоданчик.
— Через несколько дней я приду, чтобы снять швы. А пока принимайте антибиотики и ни в коем случае не сковыривайте корочки.
Пациент слабо кивнул.
— Доктор, а как насчет других таблеток, которые я принимаю?
— Боюсь, что пока это исключено. До тех пор, пока вы не закончите курс антибиотиков. Не волнуйтесь, никаких существенных изменений за такое короткое время не проявится. И скоро вы снова сможете к ним вернуться.
Когда в комнате расследования раздался звонок, на часах было уже около шести вечера.
Голос замирал почти на каждом слове — женщина едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
— Мы только что увидели местную газету. Моей дочери нет дома. Ее нигде нет. Вся почта лежит в прихожей.
— Пожалуйста, успокойтесь, мадам. Что лежит в прихожей?
— Почта. Мы отдыхали на Канарах, а вернулись — ее нет.
— Вы можете назвать ваше имя и адрес?
— Дебби Янг. Ее зовут Тайлер. У нее каштановые волосы до плеч.
Она разрыдалась, и трубку взял мужчина. Его голос был ровным, как стоячая вода.
— Мы живем на Роуфилд-роуд в Стратфорде.
— Благодарю вас, сэр. Мы сейчас говорили с вашей женой?
— Да.
— Значит, вы только что вернулись из отпуска?
— Мы пробыли на Лансароте десять дней. Тайлер должна была поехать с нами, но у нас возникла ссора, и она осталась дома. Ей восемнадцать лет. Около пяти с половиной футов ростом.
— У нее есть какие-нибудь особые приметы?
— Пирсинг в ухе, в правом ухе. И татуировка.
— Какая именно татуировка?
Помолчав немного, мужчина с трудом выдавил:
— «Бетти Буп». В нижней части живота.
— Маринованная утиная нога на гриле с пряным инжиром? — поинтересовался официант. В каждой руке у него было по тарелке, от которых поднимались струйки пара.
— Это моей жене. — Мужчина махнул рукой в другой конец стола, накрытого безупречно белой льняной скатертью.
— Ягненок, тушенный со сладким перцем, — объявил официант, ставя перед ним вторую тарелку. — Приятного аппетита.
Он отошел, оставив гостей изучать содержимое тарелок; от предвкушения глаза у них заблестели.
— Пахнет приятно. — Женщина насадила инжир на вилку, отправила его в рот и смежила веки, поглощенная вкусом.
— Нравится? — спросил мужчина, отрезая кусочек мяса.
Женщина кивнула, откинулась на спинку стула и устремила взгляд через воды Манчестерского канала на серебряные изломы здания Музея империалистических войн.
— Знаешь, — сказала она, промокая уголок рта кончиком салфетки, — если смотреть отсюда, то становится понятен замысел Дэниэла Либескинда. Пересекаются пространства трех стихий — земли, воздуха и воды. Три арены военных конфликтов двадцатого века.