С палкою в руке, огромный, неуклюжий, он был страшен, но боярыня его не испугалась, а, тихо улыбнувшись, встала с колен и ответила:
— По окаянству своему, Киприанушка!
Он закивал лохматой головою.
— Радей, радей, мати! Ноне всюду пошло окаянство, так хоть нам спасать душеньки бедные! Радей, мати! — сипло заговорил он, стуча посохом и разгораясь по мере слов. — Грядет антихрист, близко! Стонут праведники, в огне горят, но поют славу Господу! Ой, мати, мати, грядет им всем мзда по заслугам, и застонут они, антихристовы дети!
Речь его была темна и сбивчива, но на Федосью Прокофьевну она действовала неотразимо.
— Киприанушка, — робко сказала она, — али знаменье было?
— Знаменье? Буде оно, буде! Распалится гневом Господь, пошлет мор, голод, проказу лютую. Слышь, как вопят окаянные? — И он стал прислушиваться, но кругом было тихо.
— Истинно, — заговорила боярыня, — великое поношение терпим!.. Киприанушка, не слыхал чего про попа Аввакума?
Юродивый поднял руки кверху.
— Грядет! На Москву буде страстотерпец наш.
— Когда?
— Сверзнется с трона своего Божий хулитель! Аки червь в пыли крутиться станет!
— Про кого говоришь?
— Про антихриста! Молись, мати, о наших душеньках! — И юродивый, резко повернувшись, быстро ушел из покоя, куда вход ему был во всякое время невозбранен.
Боярыня долго смотрела на дверь, за которою он скрылся, и старалась проникнуть в смысл его речей, наполнивших сердце ее и надеждою, и страхом.
Ах, если бы сбылось и вернулся из ссылки ее духовник, ее пламенный Аввакум!
— Бедненький! — и душа ее умилилась. — Страстотерпец миленький! Бьют тебя, заушают [16], поносят. Терпишь ты и голод, и холод в Сибири лютой. Слышь, там и солнышко не светит, и кругом погань…
— Матушка боярыня, — сказала, входя, пожилая женщина, — Иванушка свет проснулся!
— Проснулся, соколик! — с умилением произнесла Морозова. — Иду к нему. Помолюсь с ним, ангелочком!
Лицо боярыни осветилось материнской любовью, и она пошла к своему сыну, шестилетнему Иваше.
А юродивый Киприан шел по городу, махая палкою, и вопил:
— Радейте, бедненькие, радейте, миленькие, близок час расплаты за окаянство Никоново!
— Что он говорит? — шептали в толпе, идущей за ним.
— Слышь, Никона клянет! — отвечала старуха какому-то приказному.
Юродивый услыхал ее фразу и воскликнул:
— Истинно кляну! Что видим? Имя сыну Божьему переменили! Печатают ныне с буквою ненадобной?! Это ль не окаянство? Гляди, в государевом имени сделай описку, того казнить, а дерзают нарушать имя Божие? Антихристовы исчадия. Окаянные!.. А звоны? И те переменили! К пенью звонят дрянью, будто всполох бьют… Пожди, будет им ужо, как Господь разгневается!