В тени стыдливых занавесей на немой подушке.
Зачем ты ищешь благочестья? Разве в нем награда
За годы воздержания и самоотрицанья?
Ты презираешь грубость плоти и зовешь к безбрачью,
В котором тьма пронизана роением желаний?
Будь проклят, Породитель гнусной Ревности! За что
На Теотормона ты наложил свое проклятье?
Пока мои сияющие плечи не померкли —
Я — тень, рыдающая у границ небытия.
И я зову: Любовь! Любовь! Счастливая Любовь,
Счастливая, свободная, как ветер на вершинах!
Не ты, Любовь, туманишь ночь — сомненьем, день — слезами,
Не ты сетями старости неволишь человека,
И он уже не видит плод, висящий перед ним.
Не ты, но Себялюбие, скелет с горящим взором,
Ревнивый сторож над чужим холодным брачным ложем.
Но дев нежносеребряных и жаркозолотых
В силки из шелка или в западни из бирюзы
Утуна для любимого уловит, и сама,
Счастливая, увидит их счастливое соитье,
Их прихотливую игру с тобой, мой Теотормон.
Горя желаньем, словно первый алый луч рассвета,
Утуна будет созерцать чужой восторг, и Ревность
Не омрачит ей, бескорыстной, небеса Любви.
Сойдет ли солнце в праздничных одеждах в подземелье,
Где скряга прячет золото? Опустится ли тучка
На каменный порог его? Увидит ли злодушный
Лучи добра, что расширяют очи состраданья,
Или, как вол, пойдет он по привычной борозде?
Ужели благотворные лучи бессильны против
Совы, Летучей Мыши, Тигра и Владыки Ночи?
Морская птица прячется в ненастном зимнем ветре,
Змея к себе приманивает золото и жемчуг,
А злаки, звери, птицы, люди вечно жаждут счастья.
Восстаньте ж и зачните песнь младенческому счастью!
Восстаньте ж для блаженства, ибо все живое свято!
Так стонет дева каждым утром, ибо Теотормон
Напрасно спорит с грозными тенями океана.
Вздыхают Дщери Альбиона, слыша стон Утуны.