Назвать его старцем можно было лишь с очень большой натяжкой. Перед Холминым стоял человек не старше сорока пяти лет, приземистый, широкоплечий, но стройный. По его полному, румяному лицу, с небольшими усами и русой, кудреватой бородкой, разливалась ласково-медовая улыбка; ласковость была и в серых с прищуром глазах — они не просто смотрели на человека, а как бы осторожно трогали, мягко ощупывали и поглаживали его. Одет был староверческий начетчик чисто и не по-древенски богато в белую шелковую рубаху, бархатную жилетку поверх нее, штаны тонкого сукна и добротные хромовые сапоги. С его чистой и ласковой внешностью как-то не вязались только руки, — красные, волосатые, с широкими ладонями и толстыми узловатыми пальцами — да голос, слишком густой и басистый.
«Тебе бы лирическим тенором петь, — подумал Холмин, слушая старца. — А говор у тебя никак не сибирский. Скорее, пожалуй, ярославский»
— Что же нам стоять так? В ногах правды нет. Сядем рядком да потолкуем ладком, — говорил, между тем, хозяин, указывая гостю на лавку у стола.
Холмин сел. Старец уселся с ним рядом.
— С чем ко мне пожаловали?
— Дело у меня к вам, — начал Холмин. — Но, прежде всего, как мне называть вас? Имени и отчества ваших я не знаю.
По мнению Холмина, показать, что он это знает, было неосмотрительно.
Старец ласково погладил его глазами.
— Звать меня Федором, а по батюшке Матвеичем. Но тутошние верующие отцом зовут. Вы сами из каких будете? Нашей веры или никонианской? А, может из обновленцев?
— Затрудняюсь ответить на такой вопрос, — сказал Холмин. — Ни к какому церковному течению я, собственно, не принадлежу.
— А в Бога веруете?
— Верую.
— Ну, Господь простит.
— Простит? Что? — не без удивления спросил репортер.
Старец вздохнул.
— Всякий верующий считает правильной только свою веру. Так и мы, грешные… Но в чем состоит ваше дело ко мне?
— Дело, видите ли, вот в чем. Приехал я сегодня утром сюда из города вместе с товарищем. Мы заготовляем перо и пух. И случилась с нами здесь большая неприятность. Мой товарищ убил сельского гармониста Пашку.
По улыбающемуся лицу старца скользнула тень удивления и с его губ невольно сорвалось;
— Не мог он убить…
— Почему вы так думаете? — быстро спросил Холмин.
— Потому, — старец запнулся и закончил фразу вопросом:
— Зачем городскому человеку убивать сельского парня?
Репортер пожал плечами.
— Не знаю.
— Но вы говорите, что ваш товарищ… убил. Вы видели это?
— Нет. Дело было так. Я и мой товарищ вышли вместе из столовой Дома колхозника и возле его крыльца обнаружили труп зарезанного гармониста.