По дороге домой она потянулась ко мне и, погладив по голове, заметила:
— Милый, ты знаешь, что я тебя обожаю, но, пожалуйста, никогда не заставляй меня проходить через такое.
Долгое молчание. Наконец я выдавил из себя:
— Так плохо?
— Ты понимаешь, что я хочу сказать. Возможно, он блестящий брокер… но в социальном смысле он полный дурак.
— Мне он кажется забавным.
— И я могу понять почему, особенно если ты когда-нибудь будешь писать для Скорсезе. Он коллекционирует людей, Дэвид, и ты objet d'art[9] этого месяца. На твоем месте я бы позволила ему заниматься инвестициями, и ничего больше. Он дешевый и показушный, он из тех жуликов, которые могут с утра побрызгаться лосьоном от Армани, но все равно будут вонять простым одеколоном.
Салли была жестокой, и мне неприятно было обнаружить в ней эту малосимпатичную сторону. Но я ничего не сказал. Я также ничего не сказал Бобби, когда он позвонил мне через несколько дней после ужина и объявил, что намечает в этом году прибыль в двадцать девять процентов.
— Двадцать девять процентов? — поразился я. — Но ведь это незаконно…
— Да нет, вполне законно.
— Шучу. — Уловив в его голосе обиду, я поторопился исправить свою оплошность. — Я очень доволен. И благодарен. В следующий раз я сам плачу за ужин.
— А следующий раз будет? Салли ведь решила, что я придурок, верно?
— Я ничего такого не знаю.
— Ты врешь, но все равно спасибо. Поверь мне, я знаю, когда промахиваюсь.
— Просто вы совсем разные, такое бывает.
— Да нет, это ты просто вежлив. Но слушай, если ты не разделяешь ее мнения…
— С какой стати? Особенно если вспомнить про двадцать девять процентов.
Он засмеялся:
— Итог всегда важнее всего, так?
— Это ты меня спрашиваешь?
У Бобби хватило ума никогда больше не упоминать о том кошмарном вечере, хотя он всегда справлялся о Салли, когда мы встречались. Раз в месяц я с ним ужинал. Ведь, что ни говори, двадцать девять процентов — это двадцать девять процентов. Бобби мне действительно нравился, и я видел, что, если отбросить в сторону его хвастливую браваду, он просто малый, который надеется оставить свою метку в этом глубоко безразличном мире. Как и все мы, он пытался поверить в то, что на самом деле чего-то стоит. Вот откуда проистекали его амбиции.
Так или иначе, но я был настолько занят, что наше общение с Бобби ограничилось ежемесячными ужинами. К тому времени, когда в производство были запущены серии второго сезона, я пришел к выводу, что моя жизнь представляет собой одну большую круговерть: четырнадцать часов в день за работой, семь дней в неделю. Несколько оставшихся часов полностью были посвящены Салли. Но она не особо жаловалась, что мы мало проводим времени вместе. Для Салли работать менее семнадцати часов в день было равносильно безделью.