– Я полностью с вами согласен, – сказал Уэбли.
Маме не было страшно. Ее старческое морщинистое лицо напряженно застыло, не выказывая ничего, кроме боевой ярости. А она кое-что знала о боевой ярости: она родилась в горном племени страны, разоренной войной, росла, постоянно чувствуя запах авиационного керосина от кружащихся в воздухе американских вертолетов, наблюдая осветительные ракеты, висящие на парашютах в ночной темноте над колючей проволокой, слушая отдаленные, а иногда и не очень отдаленные автоматные очереди. Она умела производить сборку и разборку автомата «АК-47» и карабина СКС. Умела ставить мины, перерезать человеку горло, ориентироваться на местности и застывать неподвижно, словно мертвая, когда солдаты северовьетнамской армии в своей нелепой форме (ей казалось, что они похожи на обезьян) выслеживали ее. К пятнадцати годам она потеряла троих братьев. Ее отец Гуамо Чан с американскими коммандос неоднократно ходил в тыл к ненавистным северянам. Мама вышла замуж в семнадцать лет за бойца по имени Фын, храбрейшего из храбрых. Когда он однажды не вернулся с задания, мама год и один день носила траур, после чего в восемнадцать лет вышла замуж за другого бойца, Данг Яна, своего нынешнего мужа, в настоящее время Дэнни, владельца туристического агентства на Центральной авеню в Сент-Поле.
Мама хорошо помнила день, когда весь мир кончился и стало понятно, что северяне одержат верх. Американцы проявили великодушие, они не бросили своих верных союзников. Однако их действия не отличались мягкостью, и последовавшая неразбериха едва не завершилась трагедией. Беспорядочное мельтешение лагерей для беженцев, вертолетов, кораблей и снова лагерей для беженцев привело маму и тех членов ее семьи, кто остался жив, в чрево холодного, далекого, незнакомого города. Она начала новую жизнь и вырастила пять дочерей, и больше ее уже ничто не пугало.
И эта грязь тоже ее не пугала. Парни с автоматами, чернокожие парни с автоматами, похожие на тех, кого иногда можно увидеть на улицах Сент-Пола. Такие не испытывали никакого уважения к старшим, к семье и своему клану, у них начисто отсутствовала этика настоящих воинов, они даже не умели читать и писать. Пустое место. Мама плевала на подобные ничтожные создания.
Но она боялась за свою дочь Салли, которая сидела рядом с ней в пятне света, проникающего сквозь окна в крыше высоко наверху, посреди океана заложников, чем-то напоминающего лагеря беженцев, где маме пришлось провести столько месяцев. Они сидели, сложив руки на затылке, согнанные сюда паникой толпы, оказавшейся под огнем. Кто-то уже умер. Кто-то плакал, кто-то сломался, кого-то охватило тупое равнодушие близкой смерти, многие молились об избавлении или пытались успокоить перепуганных детей, но все старались оставаться незаметными.