Хозяин сидел в резном кресле у печи. Это был седой старик с кирпично-красным лицом, цветом которого он, видимо, был обязан морскому воздуху и ветру. Хозяин сдержанно кивнул летчикам и потухшей трубкой указал на стулья вокруг стола: садитесь.
Дочери стояли рядом. Старшая — Маргит — смотрела на летчиков строго-выжидающе, младшая — с любопытством.
— Хорошо у вас, — сказал Лазарев.
Он подошел к стене и начал разглядывать фотографии сыновей старого Михкеля. Один был суровый, с твердо сжатым ртом и шапкой жестких волос.
— Андреас, — сказал хозяин не оборачиваясь. — Воюет.
Младший сын походил на Эллу.
— Олев, — сказал старик. — Этот утонул.
Кивком головы хозяин снова показал летчикам на стол, потом, чуть наклонившись к старшей дочери, коротко бросил: «Маргит!» — и рукой, в которой была трубка, ткнул в угол высокого шкафа.
Маргит принесла квадратную бутыль темно-зеленого стекла и стаканы.
Навроцкий быстро достал фляжку со спиртом.
На столе появились соленые огурцы, грибы, вяленая рыба, испеченный на поду хлеб, моченые яблоки. Маргит поставила на стол большое керамическое блюдо с дымящейся картошкой, сверху она была посыпана укропом.
Он говорил по-русски чисто, но медленно, подбирая слова: ходил за рыбой в океан, плавал на шведской шхуне, бил с русскими зверя у Ян-Майена… Знавал русского шкипера Иванова из Питера. Не встречал ли его Навроцкий? Летчик ухмыльнулся: нет, шкипера Иванова он в Питере не встречал. Михкель понимал и шведский, и английский. Навроцкий задал ему несколько вопросов по-немецки. Старик медленно ответил. Не говорит ли он по-французски? Нет, французского он на море не слышал.
— А как здесь осели? — спросил Навроцкий.
— Овдовел, — сказал хозяин. — Дети…
Родина… — Старик помолчал. — Земля трудная, но есть лес, угодья, в море рыба — салака, угорь…
Раскрасневшись от еды и питья, хозяин попыхивал трубкой и говорил все тем же ровным, неторопливым голосом:
— Наш остров больше… На других живут две-три семьи… А на саарах и лайдах только птицы. Мертвые острова.
Погас в печи огонь, в лампе замирал слабый звон выгорающего керосина.
Летчики поднялись. Старик пожал им руки не вставая с кресла.
— Элла, проводи.
— Не стоит хлопот, — сказал Навроцкий.
— Нет, — сказал хозяин. — Здесь дорога крутая.
Летчики вышли. Пахло прелым навозом, в темноте под ветром шумели деревья.
РАССКАЗЫВАЕТ СТОГОВ
До запуска моторов оставалось четверть часа. Навроцкий с непокрытой головой (шлемофон он держал в руке), в хорошо пригнанной летной одежде, разгуливал по стоянке и с рассеянной улыбкой слушал Преснецова. Тот курил, что-то весело рассказывал. До меня долетали обрывки фраз: