– А ты думаешь, мне легко об этом говорить?!
Арсений не сдержался и тоже сорвался на крик. Отшвырнул ногой стул и пошел к окну. Даша тихо плакала, положив голову на стол, он видел в сверкающем оконном стекле, как вздрагивают ее плечи.
– Уедем отсюда, – попросил он, не оборачиваясь. Дашино отражение подняло голову и вытерло лицо обеими ладонями.
– Куда?
Вопрос прозвучал так безнадежно, что Арсений не нашел ответа. Куда могут убежать две белые лабораторные мышки, участвующие в интереснейшем эксперименте? Кто позволит им убежать?
Он вздохнул и вернулся на место. Даша, прикусив губу, смотрела в невидимую точку на белоснежной скатерти. Она изредка коротко всхлипывала. Арсений перегнулся через стол и взял ее за руку. Ладонь была мокрой от слез.
– Прости меня, – сказал он. – Видишь, какой я никчемный… Даже на откровенный разговор меня не хватает, не то что на поступок. – Даша отобрала руку и спрятала ее под столом. – Прости, – повторил Арсений безнадежно. – Не я затеял эту безумную игру. И не я тебя в нее втянул.
Даша, не отвечая, схватила пульт и направила на телевизор. Раздались бодрые позывные «Городских новостей». Арсений поднялся и ушел в кабинет. Смотреть это второй раз было выше его сил.
Он поднял крышку ноутбука, выдернул из розетки сетевой шнур и включил компьютер. «Нужен шедевр», – сообщили буквы, выплывшие сбоку.
Арсений вдруг опустил руки на колени. Закончился день, который он всегда считал худшим в своей жизни. И венчало его известие о гибели их бывшей соседки, «почти родственницы», – как говорила сама тетя Вера. То же время, то же место, та же смерть. Жутковатая драматургия.
Тетя Вера была моложе мамы лет на десять и вечно куда-то спешила. Люди вокруг нее менялись с калейдоскопической скоростью, но сплетен не было. Все знали: Верочка – общественница. Она дня не могла прожить, не устроив чью-то судьбу. Дверь ее квартиры никогда не запиралась на замок, туда постоянно приходили знакомые и незнакомые люди. Оставляли сумки и свертки, передавали посылки для родственников и приятелей, просили покараулить чемодан до отъезда… В общем, небольшая «однушка» на пятом этаже была центром жизни.
С особым азартом она принимала участие в чужих семейных драмах: мирила поссорившихся супругов, присматривала за детьми одиноких мам, вызывала милицию, когда напившийся дядя Коля начинал с помощью крепких кулаков учить жену уму-разуму, бегала в аптеку за мазью от синяков и всегда готова была подставить ухо под чужую исповедь. Вряд ли Полина Платонова была прихожанкой этой церкви. Арсений помнил, что тете Вере ни разу не удалось вызвать ее на откровенность. «Ох, и непростая ты, Полина», – обронила она как-то, уходя домой. Арсений удивился, услышав эту фразу. Он-то считал, у мамы душа нараспашку, и его сильно беспокоила такая незащищенность.