— За что опозорил девицу, богомаз?!
— Порченой оказалась!.. — корчась от боли, выл Никифор.
— Врёшь, нетопырь, ты раньше её совратил, а теперь на посмешище выставил. Сознавайся, не то до смерти забью!
И приклеивались мокрые от крови плети к спине иконописца до тех пор, пока не оговорил он самого себя. Поклялся Никифор снова взять к себе жёнушку. И взял бы, да возмутилась родня, выходила избитого кое-как, посадила в телегу и — прочь долой из Казани. Осталась Юлия при своей мамаше и стала жить как раньше. Прошёл ещё месяц — вовсе исчезла Юленька, чтобы не показывать свою беременность на людях. Как-то ночью отвезли её гайдуки в соседнюю деревню, к помещику Писемскому, поселили к знахарке. Старуха взялась «лечить» молодую деву и добилась выкидыша. Через полгода Юлия возвратилась в город. Была девицей — стала матёрой львицей. Платье на ней французское, зелёное, до самых пят. Прошлась мимо губернаторского дома — Александру Львовну всполошила.
— Явилась, змея подколодная! — прошипела губернаторша, давно уже уверившись в том, что обрюхатил её Артемий Петрович. Но всё же были сомнения: «А может, не он?» Решила проверить. Кликнула прислугу:
— Возьми-ка, Аглая, в чулане панталоны этой развратницы, да верни ей. Посмотрим… Коли возьмёт, значит, сомнений более никаких у меня не будет.
Аглая выбежала на улицу, догнала Юленьку. Та, увидев свои портки, смекнула, в чём дело и, чтобы ещё больнее обжечь сердце губернаторши, бережно свернула их, пожав недоуменно плечами:
— А я — то всё думала, где же мои пантолончики затерялись? Спасибо, что нашли и отдали. — И уплыла павой…
На ночь Александра Львовна заперлась в другой комнате, к мужу не вышла. Волынский постучался, и, не услышав ответа, пригрозил:
— Баба с телеги — кобыле легче. Один-то, без тебя, я на край света ускачу!
С этой ночи их семейная жизнь расстроилась окончательно. Артемий Петрович не обращал внимания на жену, а она, сталкиваясь с ним нечаянно, вздёргивала брезгливо плечами и высоко вскидывала голову. Давалось ей это нелегко. Постепенно Александра Львовна начала худеть: плечи опустились и щёки обвисли, кашель появился. Волынский, напротив, стал ещё деятельнее. В будни разъезжал с гайдуками по городу и учил уму-разуму горожан: собирал недоимки, объявлял наказания за провинность, карал воров на городской площади, зачитывал громкогласно губернаторские указы. В свободные дни чуть свет отправлялся за Волгу, на охоту. Свыклась Александра Львовна с распорядком мужа, перестала вовсе обращать на него внимание. А у него вновь неровно застучало сердце. Сказал он своему мажордому: