— Тогда завтра же отправляйтесь в горы и пригоните двадцать самых лучших коней! Отряд поведёт Нияз-бек, помощником у него будешь ты, Арслан… Аминь…
Берек-хан поднялся и вновь отправился в белую юрту.
Здесь между подполковником Кудрявцевым и Церен-Дондуком шёл нелёгкий разговор о защите правителя калмыков. Нефёд с кислой миной на морщинистом лице втолковывал калмыку:
— Сложно всё это, Церен… Во-первых, ты, хоть и получил грамоту от Волынского на правление, в ханской достоинство пока ещё не возведён… Да и неизвестно, примут ли тебя все улусы? В наше переменчивое время лучше ничего не начинать. Опять вспыхнут кровавые стычки, а разнимать вас некому. Войскам царским и там жрать нечего, а вклинятся они в калмыцкую степь, вовсе с голода околеют.
— Ай, Нефёд, зачем туда-сюда глазами бегаешь? Дондук-Омбо заплачет — ты его защищаешь; Церен-Дондук заплачет — ты Церена защищаешь, а надо защищать правду, — обиженно проговорил, словно пропел, калмыцкий правитель. Дай мне тысячу солдат — я наведу такой порядок в степи, что все русские барыню запляшут.
— Ладно, Церен, передам твои просьбы куда надо, там рассмотрят, а пока давай почивать — утро вечера мудренее.
На рассвете джигиты седлали коней и набивали хурджуны[9] съестным: десяток каточков кислого сушёного молока, два-три фунта холодного жареного мяса — ковурмы, две-три лепёшки — и этого с лихвой хватит дней ка десять. Суровая жизнь туркмен, занятых издревле перекочёвкой, выработала в них такую неприхотливость, что русские казаки, и особенно офицеры, только диву давались, каким ничтожным запасом еды они обходятся. И сейчас Кудрявцев с Кубанцем, стоя у входа в кибитку, говорили об этом.
— До чего ж неприхотлив сей народ! — удивлялся Кудрявцев. — Наших бы волжских холопов научить такому скудному житью — сколько бы прибыло того же верна в государевы закрома.
— Непонятно, для чего они с собой тыквы берут? — озадачился Кубанец. Раньше я не замечал, чтобы туркмены тыквами в дороге харчились; плоды тяжёлые и неудобные для перевозки…
Джигиты собрались и уже сели на коней, когда к гостям подошёл Берек-хан.
— Господин подполковник, джигиты хотят знать — сколько заплатишь за двадцать кабардинских коней.
Кудрявцев ответил неохотно:
— Иди, Берек-хан, скажи своим джигитам: каждому, кто отправляется за лошадями, я отдаю в вечное пользование его казённую фузею, а за кем числится пистолет, то и пистолет…
— Вах, господин подполковник, мои люди будут помнить тебя в седьмом поколении! Спасибо за щедрость твою! — Берек-хан сообщил джигитам о подарке царского офицера, после чего разнёсся дружный одобрительный клич, и туркмены неспеша выехали из аула в степь, подёрнутую по горизонту серебристой полоской восходящего утра.