Закончил он своё выступление словами: «Я не буду утверждать, что Николай Романов не заслужил смерти. Лично я бы приветствовал смертный приговор, вынесенный ему судом, но я категорически против убийства. Ведь гражданин Романов, как и любой другой гражданин или гражданка свободной России, был вправе рассчитывать на защиту своих прав со стороны государства, в том числе и на право предстать перед лицом правосудия. Член Временного правительства Савинков лишил его этого права, спровоцировав Германию на уничтожение мирного судна, где помимо царя погибли его жена, дети, и сотни ни в чём неповинных граждан России и других государств. Поступив таким образом Савинков совершил преступление дискредитировав себя, Временное правительство и Петросовет, членом Исполкома которого он всё ещё является. Предлагаю поставить на голосование вопрос о немедленном лишении Савинкова членства в Петроградском Совете!»
Перед началом голосования стало известно, что Временное правительство только что лишило Савинкова портфеля товарища военного министра. Чернов так и не выступил в защиту своего товарища. А при голосовании, как и все, поднял руку. На место Савинкова от партии эсеров в Исполком была избрана Спиридонова. Но этого нам было, понятно, мало. Я внёс предложение о переизбрании Председателя Петроградского Совета рабочих, солдатских и матросских депутатов. После бурных дебатов на этот пост была избрана Маша Спиридонова.
ГЛЕБ
Фронт окапывался. Вслед за первой появилась вторая линия окопов, возводились долговременные огневые точки и капитальные блиндажи. Русская армия спешно отгораживалась от противника рядами колючей проволоки и наступать в обозримом будущем, видимо, не собиралась. Разоблачение Савинкова удручающе сказалось на боевом духе наиболее заточенных на войну частей, — здесь их называли «ударниками» — а кроме них в наступление особо никто и не рвался. «Ударники» же, потеряв на время врага перед собой, всё чаще стали искать его позади себя, обращая свой взор к революционному Петрограду.
Лично у меня ко всему происходящему отношение было двоякое. С одной стороны, проступок товарища Савинкова — хотя, какой он мне товарищ? военный министр ему «товарищ»! — лил воду на нашу мельницу, приближая неминуемый переход власти в руки Советов. С другой стороны, я, как кадровый офицер российской армии, с болью в сердце воспринял известие о том, что её в очередной раз предали. «Ударники», понятно, симпатией к Советам не страдали, на навязанных ими комиссаров смотрели косо, а действия Савинкова прямо называли изменой. А вот неприглядная роль союзников в этом тухлом деле стала ими постепенно забываться.