В пять часов Бравик вышел из вестибюля «Спортивной». Капал мелкий дождь. Бравик достал из кармана плаща берет, надел и зашагал к Усачевке. Он зашел в один из подъездов, поднялся на третий этаж и нажал кнопку звонка. Дверь открыла Ольга.
— Здравствуй, Оль, — сказал Бравик и вытер подошвы о половичок.
— Здравствуй, Бравик. Проходи. Там дождь?
— Да, моросит.
— Чаю выпьешь?
— Нет, спасибо.
Бравик снял ботинки, надел тапочки и прошел в комнату, обставленную просто и небрежно: письменный стол с двумя тумбами, кресло, журнальный столик с массивным основанием и грубой, искусственно состаренной столешницей, стеллажи с книгами, виниловыми дисками и проигрывателем «Филипс», самодельные полки из ошкуренных проморенных досок с коричневыми пятнами сучков. Всюду — на полках, столе, подоконнике — стояли оплавленные свечами бутылки из-под скотча. Над притолокой висел запаянный в пластик сувенирный плакат с панорамой Манхэттена.
* * *
В комнате еще не было ни штор, ни мебели, на грязных обоях светлели прямоугольники от прежних шкафов и картин, и желтые разводы после протечек с верхнего этажа. Из обстановки был только письменный стол, заваленный виниловыми дисками, на полу громоздились картонные коробки с книгами и полиэтиленовые мешки с одеждой.
Гаривас взял со стола плакат и приложил над притолокой.
— Вот сюда мы его, — сказал он. — Самое ему тут место.
— Холодильник купил? — спросил Бравик.
— Все бы тебе холодильники. Это, толстый, мещанство, вещизм. Помнишь, как Табаков мебель шашкой рубал? Хорошее было время, искреннее… А «Старый Новый год» помнишь?
— Папа этот фильм любит. Так ты купил холодильник?
— Не о холодильниках сейчас надо думать, а о глобальной концепции интерьера.
— Сколько тебе расплачиваться?
— Три года. — Гаривас сел на коробку с книгами. — Три гребаных года. Да это ерунда, люди по десять лет платят.
Гаривас с Ольгой развелись год тому назад. Все это время Гаривас снимал однокомнатную квартиру на Беговой, а две недели назад продал свои акции «Времени и мира», на недостающую сумму взял кредит и позавчера въехал сюда. Квартира была запущенная, несуразная, ванная комната сообщалась с крохотной узкой кухней.
— Что за плакат? — спросил Бравик.
Плакат был красивый. Солнце, встававшее над Upper New York Bay, золотило небоскребы и арки Бруклинского моста.
— Это мне Женька Флейшман привезла в две тысячи третьем. — Гаривас, склонив голову к плечу, смотрел на плакат. — Двадцать восемь звонков из разных автоматов… Господи, двадцать восемь…