«Какие еще слухи? – изумился я. – Про нас с тобой, что ли? Кто же такому поверит?»
«Никто, – ответила она. – Но меня вовсе не такие слухи волнуют, дубина ты этакая!»
«А какие?»
«Про тебя и детей», – оказала она.
Вот тогда я, наверное, впервые понял, как низко пал…
Отныне нам оставалось встречаться лишь в ее доме, да и то приходить мне было дозволено лишь с наступлением темноты. Причем я имел право идти по дороге лишь до владений Ордэя. После этого я был вынужден пробираться через поле. Арделия сказала, что мигом выяснит, если попробую ее надуть, и я поверил. Ведь как только серебристые глаза наливались кровью, она видела все! Я приходил те ней между одиннадцатью и часом ночи – в зависимости от количества поглощенного спиртного, – промерзший до мозга костей. А зимы тогда стояли в Айове чертовски холодные. Трезвый человек наверняка не раз и не два замерз бы насмерть прямо посреди кукурузного поля.
Впрочем, в ту ночь, о которой пойдет речь, подобных сложностей не было – в том июле жарища стояла адская. Помню, луна показалась мне какой-то раздутой и почти красной. Все собаки в округе Хоумстед буквально изошлись от лая на нее.
Мне было проще заставить себя шагнуть в жерло вулкана, чем войти в дом Арделии. Всю неделю, да и весь месяц до этого, она еле ползала, едва не засыпая на ходу, но в ту ночь просто рвала и метала. Такой я прежде ее лишь раз видел – в тот вечер, когда мистер Лейвин велел ей убрать плакат с Красной Шапочкой, чтобы детишек не стращать. Поначалу Арделия даже не заметила меня. Без конца бегала взад-вперед по комнате в чем мать родила – если у нее, конечно, была мать, в чем я очень сомневаюсь. Злобная, как тигрица, которой перца под хвост насыпали. Обычно дома она укладывала волосы в пучок на затылке, но сейчас они были распущены и развевались сзади – с такой скоростью она носилась. Даже потрескивали, словно статическим электричеством заряженные. Глазищи полыхали огнем и сверкали, как сигнальные огни на железной дороге, и едва из орбит не вылезали. Все тело лоснилось от пота, и разило от нее – это даже при моем-то притупившемся обонянии! – как из выгребной ямы. С грудей и живота на пол шлепались маслянистые капельки – это я как сейчас помню. Ляжки поблескивали.
Стояла такая удушливая ночь, что воздух, казалось, давит на тебя, как свинцовый. Остается мечтать лишь о грозе или хотя бы о ветерке, но не тут-то было. Только слышно, как кукуруза растет.., причем скрипит, словно суставы старика с подагрой, который пытается сам встать ночью, не потревожив жену.
И вдруг я вижу – черт возьми! – а ведь Арделия до смерти напугана! Словно кто-то наконец сумел подселить ей в душу страх Божий. И еще – вся она вдруг сделалась меньше, как-то скукожилась, что ли. Даже волосы стали тоньше, как у ребенка. И поредели – весь череп просвечивал. Поверх старой кожи повсюду нарастала новая – на щеках, вокруг крыльев носа, в уголках глаз и даже между пальцами перепонки образовались. Где только можно, висели и болтались складки. На ходу они даже негромко хлюпали. И вдруг меня осенило. Арделия вела себя как гусеница перед спячкой: она оплетала себя коконом.