О, еще отряд. Отлично, сейчас можно будет пошевелиться. Хоть чуть-чуть согреюсь. Холодно, блин. У меня уже зубы стучать начали. Мы же тут с восьми утра торчим неподвижно. А 9 мая – это далеко не лето. Сейчас градусов пятнадцать всего, и ветерок еще дует. Хорошо хоть дождя нет. Мишке проще, на нем штаны (он, гад, там под них еще и треники надел, я заметил). А у меня коленки голые. По-другому нельзя – такая форма. Вернусь домой – сразу в ванну полезу. Греться.
Наконец вышедший вперед юный пионер оканчивает свою небольшую речь и вскидывает руку в пионерском салюте. Вслед за ним руки поднимают и стоящие за его спиной пара десятков мальчишек и девчонок. Ребята честно стараются, но все равно салют получается у них не слишком синхронным.
Но нам с Мишкой так нельзя. Мы – парадная витрина. У нас все должно быть идеально. Поэтому я внимательно смотрю на специально для этой цели прогуливающегося невдалеке пожилого дядечку. Когда дядечка неловко роняет на землю пачку «Беломора», я резко вскидываю ко лбу свою правую руку. И опускаю ее точно в тот момент, когда дядечка подбирает с земли свой «Беломор». На Мишку я при этом не смотрю, и так знаю, что он все делает точно так же. Мы с ним этот маневр два дня отрабатывали. Зато со стороны, наверное, красиво. Синхронные движения, причем не глядя друг на друга!
Пионеры колонной удаляются в сторону Мавзолея, а я вновь принимаюсь отсчитывать секунды. Черт, да когда же закончится-то эта пытка? Холодно ведь!
Новый автобус. На этот раз не «Интурист», просто белый автобус. Кто теперь приехал? Опа! Пионеры. В до боли знакомых голубых галстуках. Немцы, что ли? Так и есть. Когда они подходят поближе, я слышу знакомую немецкую речь.
Хе, узнали меня. Что и неудивительно. Еще бы не узнали, плакаты о советско-германской дружбе в каждой школе ГДР висят. С моей физиономией, естественно. Про это мне Эльза написала. Она тоже получила свой кусок пирога и теперь расхлебывает последствия своего дурацкого письма. Ей теперь тоже проблема выйти на улицу. Ее все узнают, она ведь тоже на плакате рядом со мной нарисована. Мы там с ней рядом стоим, улыбаемся и обнимаемся. Чуть ли не целуемся.
Кстати, эту интриганку Эльзу я все же поцеловал, как ей и хотелось. В губы. Крепко. И совершенно безопасно. Никто аморалку не пришьет, если узнает. Потому что и так все знают. Как это? А вот так! Чтобы надежно спрятать вещь, нужно всего лишь положить ее на самое видное место. Поэтому поцеловал я Эльзу при десятках свидетелей и даже под прицелом нескольких фотокамер. И фотография того момента, когда мы с ней целуемся в десны во время прощания в берлинском аэропорту, впоследствии даже была напечатана в нескольких газетах, как в ГДР, так и у нас. В конце концов, почему Брежневу с Хонеккером можно, а нам с Эльзой нельзя, а?..