Фелисада села на лавку, на самом носу лодки, и Килька, столкнув посудину в воду, навесил мотор, влез в лодку и прямо с места, как резвый рысак, описав короткую дугу, вышел на середину реки и повел моторку, обгоняя течение.
Хлесткий ветер ударил в лицо Фелисаде тугой пощечиной. Фонтаны воды, разрываемые лодкой, поднялись выше головы. Они казались невидимыми сильными крыльями, несущими моторку над рекой.
Чудилось: поддай Килька газку еще немного, и лодка взмоет над водой оголтелой птицей, помчится к облакам и, пробив серую завесу, вырвется к самому солнцу, яркому и теплому.
Мелкие брызги воды попадали на лицо и руки бабы. Она отворачивалась от ветра. Но он повсюду доставал ее глаза, вышибал из них слезы.
«Попросить бы Кильку, чтоб сбавил скорость.
Но нет, осмеёт. Такое с кем угодно возможно, но не с ним», — думала Фелисада, чувствуя, как немеют от холода лицо и руки. А стужа пробирала все глубже, к самому сердцу.
Повариха кутала лицо в шарф, чтоб хоть как-то спасти горло от ледяного ветра, взвывшего над головой.
Небо чернеющим пузом ложилось к самой воде. Не видно берегов. Лишь темный Алдан без начала и конца стлался впереди нескончаемой змеистой лентой.
Фелисада оглянулась. Килька сидел спокойно, ухватившись за ручку мотора, смотрел вперед. Но, как бы ни старался он это скрыть, заметила баба, что лицо его посинело от холода.
Повариха продрогла насквозь. Зубы выбивали лихую чечетку. Она молила об одном — скорее бы наступил конец этому испытанию. Она не знала, сколько они проехали и сколько им еще суждено пройти.
От водяных брызг и холода телогрейка на плечах и груди коробом стала. Даже в сапоги попала вода, и ноги давно закоченели.
Фелисада молчала. Терпела. Ведь у всякой дороги есть свой конец. Когда-то и она вернется в теплушку. И уж никогда больше не согласится поехать с Килькой в сельский магазин.
Нет, уже не выбитые ветром, уже свои слезы катятся по щекам. От страха или от холода? Почему вдруг так темно стало? С неба посыпал снег. Крупные хлопья облепили Фелисаду, неподвижно сидевшую в лодке. Она уже не верила, что у этого мученья есть своя развязка, когда вдруг глухой удар в днище пробил дыру и в нее хлынула вода.
Баба ничего не успела сообразить. Лодка мигом стала оседать в воду. Килька, побелев с лица, вел лодку к берегу, широко разинув в крике посиневшие от холода губы.
Повариха кинулась к пробоине. Нащупала. Заткнула сорванной телогрейкой. И, быстро вычерпывая воду ведром, выливала ее за борт.
Килька осторожно причалил лодку к берегу. Огляделся. Сказал виновато:
— Эх, дьявольщина! С километр всего-то до села не дотянули! Говорил же Федьке, чтоб кого из мужиков отпустил со мной. Так нет! Уперся, козел! Словно не знает, что раз баба в море — кораблю несчастье!