— Вильям, ну что тебе сделала бедная мисс Симмс? Если уж на то пошло, что она сделала кому бы то ни было? Может, она и не лучшая пианистка в мире, но она же старалась как могла! А ты? Эти нелепые прыжки! Крики «Пошли вон!» в нескольких дюймах от ее левого уха посреди третьего куплета! Она пошла вон, Вильям, и лично я не могу ее за это винить. Какая муха тебя укусила, Вильям, что ты начал вести себя таким несусветным образом? Ах, тебе очень жаль? От души надеюсь, Вильям, что это действительно так. От души надеюсь.
Директор все говорил и говорил, и Вильям просидел у него всю первую перемену. Большую перемену он тоже пропустил, но директор тут был ни при чем.
— Вильям, на сегодня я достаточно от тебя натерпелся, — сказал мистер Тернер. — Это что, такое чувство юмора? А если нет, что ТОГДА?
Вильям ничего не ответил. В данных обстоятельствах это казалось ему наилучшей стратегией.
— Отлично, давай вспомним все по порядку. — Когда мистер Тернер начинал говорить так спокойно, это ничего хорошего не сулило. — Была середина пятого урока. Деление в столбик. Все нормально, кроме твоего поведения, если не ошибаюсь. Солнышко светило, птички щебетали, и если и можно было на что-то пожаловаться, так, пожалуй, только на некоторую духоту в помещении. Ты меня слушаешь, Вильям?
Вильям кивнул. Пока ничего страшного.
— Великолепно. И вот из-за некоторой духоты я решил открыть окно. Я направился к окну у моего стола и распахнул его. И вот тут-то ты и вступил, правда, Вильям?
Вильям снова кивнул — уже не так бодро. Нечего закрывать глаза на факты. Правда.
— По некоторой причине — по какой именно, тебе самому лучше знать — ты выбрал именно этот момент, чтобы в полный голос закричать «Берегитесь!». Так поведай мне, зачем ты это сделал, а, Вильям?
Долю секунды Вильям размышлял, не сказать ли ему правду: знаете, сэр, к вам со спины подкрадывался волк, и я забеспокоился, как бы чего не вышло… Нет, об этом и речи быть не могло.
— Я просто хотел сказать, что вам следует вести себя осторожно, сэр.
— Я вел себя осторожно, Вильям. Пока ты не закричал, я вел себя предельно осторожно. И лишь когда ты закричал, я резко выпрямился и ударился головой об оконную раму. И прежде чем провести всю большую перемену в больнице, где мне наложат швы, я хотел бы знать, О ЧЕМ ТЫ ДУМАЛ, А????!!! Ты можешь хоть ЧТО-ТО сказать в свое оправдание?
На тот момент сказать Вильяму было нечего.
Но потом, когда он на большой перемене писал: «Прежде чем говорить, нужно сначала подумать» — двести пятьдесят раз, он был готов сказать — прекрасно, а как же волк? Ему тоже пришлось несладко. Ему опять все оттоптали. Он до сих пор хромает. Вильям видел, как тот зализывает лапу и рычит, забившись под стол мистера Тернера. И нельзя было сказать, что он так и сияет от счастья.