Не предвестником ли скорой смерти Екатерины Даниловны, в тайном монашестве Евфросинии, было оно? Она умерла в первый год войны, в ноябре, и кончина ее была воистину блаженна. После молитв на сон грядущим Люба поцеловала бабушку, заботливо поправила одеяльце, а она так глубоко вздыхает. «Тетя!» — крикнула девочка. Подбежала Ирина, а бабушка в другой раз вздохнула, да опять глубоко, необычно. Едва успели принести свечку. Открыла глаза, улыбнулась остающимся, в третий раз вздохнула, и не стало ее, ушла. «Не дивите, гостюшки, на мою честь, я рада — радешенька, что вы у меня есть», — бывало, говорила Екатерина Даниловна гостям. И вот не стало никого, растаяли — предстала Господу лицом к лицу…
Вступив в Белоруссию, немцы разрешили открывать церкви. Близ Гомеля был возобновлен Чонский Преображенский монастырь с престолом Тихвинской Божией Матери. Из Жировицкого монастыря приехал архимандрит Серафим (Шахмут) с послушником Григорием. Он служил в городском Петропавловском соборе, он же и возглавил Чонку.
О. Серафим постриг инокиню Ирину в мантию. Так сбылось предсказание о. Никона, что найдется духовник, который решит ее монашескую судьбу в соответствии с волей Божьей. Произошло это в 1942 году, в Чонском монастыре, на престольный праздник Тихвинской Божией Матери после обедни. Ирина стояла простоволосая, в холщовой рубашке, с распущенными волосами.
В монахи посвящают, как младенца крестят: рождают в небесную жизнь.
В1944 году в Гомель вошла Красная Армия. Батюшек предупредили, что лучше им исчезнуть, не ровен час, обвинят в сотрудничестве с немцами и антисоветской пропаганде посредством религиозного дурмана. Они отправились обратно в Жировицы, да не доехали: в Гродно схватили, бросили в подвал, а там вода, труба какая‑то лопнула. О. Серафим заболел воспалением легких и умер в тюрьме. Послушника Григория отпустили, он вернулся в Жировицы и стал священником; скончался недавно глубоким стариком. Монастырь тоже закрыли, но чонковские монашки не ушли, осели в округе: кто домик купил, кто комнатку снял, а кто просто досками огородился да крышу сверху положил, много ли монашке надо? Было бы где прилечь и икону повесить.
За немцами шли войска и срочно отстраивали взорванные при отступлении коммуникации. Одну бригаду, сооружающую мост через р. Сож, по
селили на постой в домик матушки Серафимы, а она временно переселилась к сестре Евфросинье.
Бригадира мостовиков звали Николаем. Это был честный, ответственный и, несмотря на погоны офицера Красной Армии, глубоко верующий человек. Он прослышал, что за 25 км от Гомеля живет блаженная Манефа, которая тридцать лет пластом лежит, а люди толпами ходят к ней спросить, придет ли муж с войны, что делать в таком‑то случае и тысячи других житейских вопросов. Выслушает Манефа, ночь помолится, а утром, глядишь, дает человеку ответ, пророчествует. Прослышал о ней Николай и просит мать Серафиму: отвези да отвези к ясновидящей. Уговорил, поехали. Лишь взглянула на него блаженная, прорекла: «Священником будешь». Воин Красной Армии и вдруг поп? Изумился Николай. А после войны стал все чаще захаживать в церквушку Святителя Николая на Полесской улице. Благочинный о. Василий заметил его, потом стал просить о маленьких услугах в ходе богослужения и в конце концов рукоположил в сан. Так бригадир военных мостовиков стал отцом Николаем, впоследствии получил Кривский приход в 60 км от Гомеля.