— Джин с тоником? — спросила она. — У меня не слишком большой выбор.
— Прекрасно, — сказал он. — Подойдет все что угодно. Лишь бы покрепче.
Она села на диван напротив него и подобрала под себя ноги. Он опять подумал, что она очень красива.
— А ты знаешь, какой у тебя вид? — спросила она со смехом.
— Ты не первая об этом спрашиваешь, — ответил он.
Тут он вспомнил Класа Монсона. Парень ограбил магазин, а Аннет Бролин не подписывает ордер на арест. Не стоило сейчас говорить о работе, но он не удержался.
— Клас Монсон, — сказал он. — Помнишь такого?
Она кивнула.
— Ханссон жалуется, говорит, ты считаешь, что предварительное следствие проведено неудовлетворительно. И не подписываешь ордер.
— И в самом деле неудовлетворительно. Недостаточные доказательства, показания свидетелей неубедительны. Было бы служебной ошибкой с моей стороны подписать этот ордер.
— Следствие как следствие, не хуже других, — сказал Валландер. — И потом, ты забываешь существенный факт.
— Какой?
— Что он действительно ограбил магазин. И уже не в первый раз.
— Так проведите следствие как положено.
— Мне не кажется, что рапорт так плох. Если мы отпустим Монсона, он совершит новое преступление.
— Но мы не можем хватать людей просто так.
Валландер пожал плечами.
— А ты подпишешь, если мы добавим свидетельских показаний?
— Это будет зависеть от того, что они скажут.
— Откуда такое упрямство? Клас Монсон виновен. Если мы его еще чуть-чуть прижмем, он признается. Но если он поймет, что может улизнуть, то не скажет ни слова.
— Прокурору положено быть упрямым, — улыбнулась она. — Иначе представляешь, что будет с правовыми гарантиями в этой стране?
Курт Валландер почувствовал, что выпивка придала ему строптивости.
— Этот вопрос с тем же успехом может задать любой деревенский полицейский. Когда-то я думал, что профессия полицейского заключается в том, чтобы охранять спокойствие и собственность граждан. Вообще-то говоря, я и сейчас так считаю. Но я вижу, что понятие «правовые гарантии» становится пустым звуком. Вижу, что молодых ребят, совершивших преступление, более или менее поощряют продолжать в том же духе. Никто не вмешивается. Всем плевать, что переживают жертвы насилия. И становится все хуже и хуже.
— Я как будто слышу своего отца, — сказала она с улыбкой. — Он судья на пенсии. Настоящий реакционный чиновник.
— Все может быть. Наверное, я консервативен. Но я говорю то, что думаю, и о том, что вижу. И я могу понять, почему иногда люди принимаются сами вершить правосудие.
— Ты хочешь сказать, что можешь понять фанатиков, которые ни с того ни с сего расстреливают невинного беженца?