Сердце у меня билось, как молот. Ноги стали ватными. Что же касается воды, то на двоих мы принесли три четверти ведра. Не стоило и надрываться.
— Надо забаррикадировать эту дверь, — я повернулся к повару-раздатчику. — Подскажи чем.
— Ну…
— К чему? — вмешался водила. — Любой большой грузовик втиснется сюда только колесом.
— Меня волнуют не грузовики.
— Мы можем взять лист пластика из кладовой, — предложил раздатчик. — Босс собирался строить пристройку для баллонов с бутаном.
— Поставим к двери пару листов и подопрем их перегородками от кабинок, — решил я.
— Сойдет, — кивнул водила.
Этим мы все и занялись, даже девушка. Баррикада получилась достаточно солидная. Конечно, лобового удара она бы не выдержала. Это все понимали.
У панорамного окна, выходящего на стоянку, еще оставались три кабинки. Я сел в одну. Часы над стойкой остановились в восемь тридцать две. На сооружение баррикады ушло часа полтора. Снаружи рычал один грузовик. Некоторые уехали, спеша выполнять неведомые нам задания, другие прибыли. Я насчитал три пикапа, кружащих среди своих более крупных собратьев.
Меня потянуло в сон, но, вместо того, чтобы считать овец, я начал считать грузовики. Сколько их в штате, сколько в Америке? Трейлеров, пикапов, для перевозки легковушек, малотоннажных… а если прибавить к ним десятки тысяч армейских и автобусы. Кошмарное зрелище возникло перед моим умственным взором: автобус, двумя колесами на тротуаре, двумя — в сливной канаве, несется вдоль улицы, как кегли сшибая вопящих пешеходов.
Я отогнал эти мысли прочь и забылся тревожным сном.
* * *
Кричать Снодграсс начал где-то под утро. Молодой месяц высвечивал землю в разрывах облаков. К мерному гудению двигателей добавился новый лязгающий звук. Я выглянул в окно и увидел пресс-подборщик сен, совсем рядом с потухшей вывеской. Лунный свет отражался от поворачивающейся штанги пакера.
Крик донесся вновь, из дренажной канавы.
— Помогите… м-м-мне…
— Что это? — спросила девушка. Тени под глазами стали шире, на лице нарисовался испуг.
— Ничего.
— Помогите… м-м-м-мне…
— Он жив, — прошептала девушка. — О, Боже. Он жив.
Я его не видел, но нужды в этом и не было. Я и так знал, что лежит Снодграсс, свесившись головой в дренажную канаву, с переломанными позвоночником и ногами, в костюме, заляпанном грязью, с белым, перекошенным от боли лицом…
— Я ничего не слышу. А ты?
Она посмотрела на меня.
— Разве так можно?
— Вот если ты его разбудишь, — я указал на спящего юношу, — он, возможно, что-то услышит. Даже решит, что надо помочь. Как ты на это посмотришь?