– Тариф-то у тебя какой, земеля? «Джинс»? – спросил наклонившийся хулиган.
– «Брюк», – ответил Максимов.
И ударил головой со всей немыслимой дури по голове крепыша-коротыша! Дури в эту ночь действительно хоть отбавляй! Коротыш повалился замертво, орошая кровью свежий снежок. Выпал нож, нырнул в сугроб телефон. Одновременно, со всех сил, раздирая жилы, тужась до упора, вырвался из объятий застывшей гопоты. Один потерял равновесие, уселся в снег. Второй закрутил удар, находясь в выгодной позиции справа, еще немного – и свернул бы сыщику нос. Страх полоснул ножом. Но что такое мужество? Это умение бояться, не подавая вида! Ушел в тыл и закрутил ответную оплеуху – с треском в дыню! Такое чувство, что превысил допустимую самооборону. Или ничего? Хулиган повалился на снег, чавкая разбитой челюстью. Зрелище не для слабонервных. Сидящий в сугробе норовил подняться и крыл сыщика срамными словами. Не ведает границ людская глупость. Сидел бы тихо, пошла бы ярость на спад, и не было бы оперативного вмешательства. Максимов врезал с разворота (так мощнее) – в грудь («по фанере» – говорили в армии сержанты). Хулиган потерял способность дышать, сидел захлебываясь. Максимов рылся в снегу, отыскивая телефон: упорно, словно крестоносец Гроб Господень, вытащил нож, увидел блестящую рукоятку в снегу. Оказалось, что имелся еще и четвертый, Максимов едва не пропустил серьезную плюху: отбежал и вновь набросился. Рывок, подсечка, от удара хулигана слетела шапка. У гопника были длинные патлы – признак недоразвитости головного мозга (кажется, так заявил недавно товарищ Ким Чен Ир…). Бешенство переходило все границы. Нож сверкал в руке: негодяй визжал от ужаса, самое время преподать урок на всю оставшуюся жизнь. Куртешка на синтепоне трещала, исполосованная лезвием, вывалился утеплитель, он схватил брыкавшегося негодяя за волосья, срезал с макушки густой клок. Пусть не скальп, но все равно добыча. Парень наконец-то вырвался, вереща во всю ивановскую, понесся в ближайшую подворотню. Три пятна на снегу – сплошной кинематограф. Можно, конечно, свернуть им головы, но это, пожалуй, чересчур. Пусть лежат. «Стервенеете, гражданин сыщик», – досадливо подумал Максимов. От нервов это все. Руки в ноги; до массивной свечки, в которой проживали Вика с Владом, – метров триста…
Он упустил время – самым бездарным и непоправимым образом. Ночной морозец пощипывал уши, ноги подмерзали, невзирая на хваленый буржуинский обувной утеплитель. Арка, лог, хоккейная коробка. Полное безлюдье на жилмассиве, время позднее, вернее, раннее, кончилась новогодняя ночь, а вместе с ней и добрая новогодняя сказка. Засыпал пьяный город, гас свет в окнах – в перспективе долгая декада отдыха…