Она улыбнулась:
– Да-да, вы правы. Я уже смирилась. Ничего, надо до конца испить всю чашу. Но знаете, за эти несколько дней, что я тут, я стала уважать немцев – они обходятся со мной с уважением, с терпением. Конечно, лагерь – это не отель на берегу моря: грязь, дурные запахи, один душ на весь этаж. Но нет такой злобности, агрессии, как у бельгийцев! Те прямо как с убийцей какой-то обращались!.. Как узнали, что у меня виза на Германию, – сразу вон из страны вышвырнули, даже не успела вещи собрать: руки в наручники – и в машину! На всех постах обыскивали, смеялись, паспорт отобрали… Ужас, кошмар, не могу вам этого описать!.. В Кельн привезли. Завели на жуткий корабль-тюрьму, стоит посреди бухты, а людей в двухместных каютах по шесть человек набито. Я была там сутки, чуть с ума не сошла – чеченка с детьми и я. Да я одна полкаюты занимаю!.. Хорошо еще, что чеченка вежливой оказалась, а дети – воспитанными…
– Прошу вас! – уступил я ей дорогу, когда мы подошли к музгостиной.
– Благодарю вас. – Она спрятала веер и переступила порог, увидела станок для отпечатков, зловещий поляроид, страшный компьютер, резиновые убийцевские перчатки на руках у Ацуби, и по ее полным екатерининским щекам потекли новые слезы: – Опять, опять унижения!.. Сколько можно!
– Это простая формальность.
– Но я не хочу! Я вообще хочу отказаться от всего. Пусть посылают домой. Я этого не выдержу. Да и шансов мизерно мало… Надо смотреть реальности в глаза. Лучше уж с нашими тиунами дело иметь, чем с этими…
– В чем дело? – спросила Ацуби.
Я объяснил (вспоминая по ходу, кто такие эти «тиуны», но так и не вспомнив). Она взглянула в папку и сказала, что как раз отпечатков снимать и не надо – в Кельне уже снимали. А насчет отказа надо сообщить Тилле, он решит, что делать дальше:
– Идите к нему. У него были люди из мусорного ведомства, но, наверное, уже ушли…
– Из какого мусорного ведомства? – не понял я. – Из полиции?
– Почему из полиции? – в свою очередь удивилась она (живые глаза заиграли). – Те, кто наш мусор вывозит. В том числе и бумажный – старые папки, дела, факсы. А это же секретные материалы, спецмусор, его особым способом утилизировать надо, а это дополнительных денег стоит. Вот и спор – кто платить должен: лагерь или министерство! – (Было видно, что ей приятно нам все это объяснять.)
А Рахим, неподвижно стоящий у стены, добавил:
– Разве не знаешь, что Тилле тут главный по таким делам, профсоюзный босс? Отпуска, зарплаты, снабжение, мусор, пенсии, бюллетени – все на нем.
Я этого не знал, но сейчас понял, почему к Тилле так часто заходят люди с разными проблемами. И это очень хорошо. Пока он их решает – можно отдохнуть. Дела идут – контора пишет. В дверях показались молчаливые китайцы, за ними – д-р Шу. Я поглазел напоследок на нежную Ацуби и отправился на второй этаж. Вера Денисовна шумно ковыляла рядом.