А тем временем унтер Гартнер и еще четверо ходили по баракам, где ютились дети, а в отдельных комнатах проживали «воспитатели». После их визитов в этих комнатах оставались оглушенные и опутанные по рукам и ногам, с кляпами во рту обитатели, ревностные служители великой Германии, истязатели маленьких мучеников.
Трое из «воспитателей» по рекомендации чеха Зденека были приняты в эту любопытную команду и активно участвовали в ее странных занятиях.
Потом четверо остались в бараках (на всякий случай) а остальных Гартнер повел в «больницу». Глазного врача, изувера Локера, который собственноручно выполнял «операции» по выкачиванию крови из детей, повесили на люстре в «операционной». Мертвецки пьяных фельдшера и двух медсестер связали и заперли в кладовой.
Потом Гартнер вместе с ефрейтором Таубе и рядовым Братковским пошли к воротам, сменили охрану. Таубе шепнул сменившимся, что в третьем блоке парни весело проводят время, и охотно пошел провожать их: авось еще удастся хлебнуть. В узком и темном коридорчике блока жаждущих приобщиться к веселью бесшумно пристукнули.
Таубе вернулся к воротам, и они с Гартнером полезли на пулеметные вышки — один на правую, другой на левую. Пароль позволил им подойти вплотную к скучающим пулеметчикам. Через минуту с вышек сверкнуло в тихую ночную тьму по три огонька. Братковский широко раскрыл ворота — и неясные тени проскользнули одна за другой на территорию лагеря. Группа в пять человек окружила дом коменданта. Остальных Гартнер, Таубе и Братковский повели по постам охраны. Погасли прожектора. Посты убирали тихо, без выстрелов. Только в одном месте пришлось стрелять вдогонку фрицу, который попытался улизнуть за забор лагеря. Но одиночный выстрел, похоже, никого не встревожил.
Заранее подобранный ключ легко открыл двери комендантского дома. Трое вошли в дом, двое остались снаружи. Первой услышала неясный шорох в доме Ильза. «Ты что, не закрыл двери?» — недовольно прошептала, отталкивая Рауха, который был под большим градусом. И зажмурилась от резко ударившего в глаза света фонарика.
Кто-то тут же схватил все еще ничего не понимающего Рауха, заломил ему руки. «Товарищ майор, он же голый», — проговорил со смешком. — Свяжите его».
Ильза лихорадочно шарила под подушкой. Там, в Лицманштадте, она никогда не забывала про пистолет. Тут увлеклась… Хотя, какой уж пистолет. И этот боров, размазня… Майн готт! Хотя бы не узнали! Хотя бы у Рауха хватило мужского достоинства. О, мой Бог! О чем я? Когда у наших эсэсовских жеребцов было мужское достоинство? Боже! Что делать?