Конец семейного романа (Надаш) - страница 16
Итак, расскажу точнее: семейство ехало по долине Гвадалквивира, на ослах. Вниз, к морю.
В Кадисе лишних ослов продали. Остались только два — один Рубена, обыкновенный серый ослик, другой — Иуды, но этот был особенный, белый. Два юноши стояли на берегу. Когда приятный ветерок унес корабль и они потеряли его из вида, братья отправились в обратный путь, но красивый белый осел то и дело падал под тяжестью Иуды. Рубен осмотрел животное. „Мне так тяжело на сердце! Думаю, ослику не под силу гнет разлуки!“ — сетовал Иуда. „Дурень ты! — ответил ему Рубен, известный своим трезвым взглядом на вещи. — Осел болен. Мы продадим его. За шкуру хоть сколько-нибудь денег выручим. Что-то добавим и купим другого вместо него“. Однако Иуда, скорее добросердечный, чем рассудительный, возразил: „Как же мы продадим его шкуру, если живой он? Как можно! Ну, а если я дурак, тогда уезжай один! Я же поеду к доктору!“ Рубен расхохотался: „И зачем ты поедешь к доктору? Разве больной осел — это ты?“ Иуда уже кричал: „Я осла отведу!“ Но Рубен продолжал насмехаться: „Себя, что ли? Ослу — доктора? Но доктор-то не осел!“ Иуда бросился прочь, увлекая за собой больного осла. „Ступай, уезжай один! — кричал он. — Проживу и без тебя! Не поеду с тобой!“ Рубен сел на своего осла и потрусил в другую сторону, да еще прокричал, обернувшись назад: „Ты так же глуп, как и осел твой! Ослиный король!“ Словом, Рубен возвратился в Кордову. А Иуда из-за приболевшего осла остался в Кадисе. Осла вел под уздцы мальчонка. Так и шли они через город: впереди мальчик, за ним осел; Иуда, оглядываясь по сторонам, плелся сзади. Уже и последние дома остались позади, когда мальчик остановился: „Вон там! Вон тот дом!“ К дому вела узкая дорожка. По обе стороны от нее оливковые деревья и множество полевых цветов. Перед домом стоял бородатый старик. Узнав, что хозяин осла — сын Самуила бен Иосифа, он низко поклонился и долго молчал. „Не знаю, — сказал он наконец, — но надеюсь, что и моих познаний хватит, чтобы вылечить осла. Мне известна ученость твоего отца, я глубоко его почитаю. Его ученость проницала бесконечное. Я же всего-навсего ищу простые решения в пределах тела, то есть конечного. Одним словом, я постараюсь! Но если меня не обманывают глаза, душой и ты никак не ниже отца своего, и потому я был бы рад, если бы ты почтил мой дом и остался здесь, пока осел твой болен“. Дочь старика, бледноликая красавица, омыла ноги Иуды. А что это был за дом! Иуда таких еще не видывал! Сколько животных, самых разных! Как те, кого Ной принял в ковчег свой и потом отпустил на волю. Сколько их было — не перечесть! В одной комнате гонялись друг за дружкой обезьяны; в углу лениво растянулась большая дикая кошка. Над ними на длинных прутьях раскачивались, щебеча, красные, желтые, синие птицы, а вокруг порхало множество лесных птиц — дятлы, синицы, скворцы, сороки, совы, а еще полевые воробьи без числа, филины и дрозды, и еще в клетке тридцать горлиц и тридцать голубей; и красноголовый сорокопут. И певчая птичка славка, меньше воробья, и чиж, ястреб-стервятник и зяблики. В другой комнате, в особом помещении, жил крокодил и, отдельно от него, кобра; она как раз дремала, красиво свернувшись, а еж лизал ее голову; но еще были здесь ящерица с зеленым брюшком и жук-олень с жесткой спинкой, мухи, клопы, блохи, вши и бесчисленные многоножки. В третьей комнате обитали собаки, большие и маленькие, шесть косуль и семь козлят, три серны и шнырявшие у них между ногами ласки; а также несколько хорьков и белок с пушистыми хвостами. В четвертой комнате был устроен бассейн, где плескались рыбы, иглистый скат, плоская камбала, страшная черная камбала, симпатичная морская звезда? и карп, лещ, судак, форель, голавль? и елозивший по самому дну пескарь, и осьминог, и медуза — приятная, словом, компания! А на кромке бассейна устроились пара аистов, дикие утки и гуси, журавль и белая чайка. Иуда был потрясен. Словно оказался именно в том месте, которое всегда искал. Я пришел сюда, как будто во сне! Каждый день мой стал истинным чудом, право! И был я спокоен, потому что осел мой совсем выздоровел, окреп. А в пятой комнате, в ужасной вони и кошмарном гаме, у окна сидела бледноликая девушка. Золотой нитью она вышивала по тонкому шелку разные растения. Только растения. И я многому научился у старца. Узнал, что в зубах у кобры скрыт яд, с помощью которого можно вылечить моровую язву, а из печени ежа, если ее высушить, растереть и старательно смешать со слюдяной пылью, получается отличное снадобье, которое годится для лечения осла. Узнал я также, что экскременты попугая хорошо помогают от зубной боли, а если жгучей жидкостью, извергаемой каракатицей, смазать корове зад, легче пройдет отел. „Беспорядок?! — перекрывая шум и гам, надрывался старик. — Богом установленный порядок, вот что это!“ Но Иуда с удовольствием сидел и подле бледноликой девушки. Девушка поднимала на него глаза: „Ты спрашиваешь, Иуда, зачем я день-деньской сижу над этими вышивками? Сама не знаю. Ведь люди, которые их носят, все умрут, и вместе с телами их обратятся в прах и шелк, и золотые нити! Я думаю, лучше бы я вышивала ветры, вот что я думаю, и тогда все бы видели мои рисунки, любовались, как повсюду светло и легко трепещут вокруг нас в поднебесье бесчисленные стебельки и плети, цветы и бутоны моей души!“ Вот так красиво она говорила, именно так. Иуда попросил ее в жены, и она все поведала ему о растениях. „А потом старый наш отец умер, и остались мы среди животных вдвоем“. И жили счастливо. Иуда записывал в большую книгу все, что испытал сам, что знал уже и чего не знал, что оставалось для него великим вопросом. Он и не заметил, как народились у него четыре девочки, ведь и животные тоже постоянно размножались. Как-то хозяин прихворнувшего быка к слову рассказал, что орды Тарика