Все дни, предшествующие бою, в комитете шли совещания. Основной вопрос, который обсуждался в нем, — оружие. Возвращать или нет? Несколько дней подряд длилось обсуждение вопроса. Много раз вокруг него возникали горячие прения и каждый раз совещание оканчивалось ничем. Никакого решения достигнуто не было. Добиться единого мнения не удавалось.
В тот день, когда предъявлен был ультиматум, для Нахаловки стало очевидно, что вооруженного вмешательства властей не отвратить. И тогда на совещании между отдельными группировками разразился такой бурный конфликт, что были моменты, когда дело доходило чуть ли не до стрельбы из револьверов.
Фракция меньшевиков стояла на позиции подчинения ультиматуму. Оружие должно быть возвращено. В противном случае на Нахаловку обрушатся неотвратимые бедствия. Нахаловка будет залита кровью; начнутся массовые аресты, репрессии. Демократии грозит величайшая опасность. Вооруженное выступление, которого добиваются большевики, все равно обречено на неудачу. Это может привести к разгрому революции вообще. Власти не остановятся ни перед чем, чтобы раздавить восставших. Против могущества вооруженной силы властей рабочим не устоять. Пока не поздно, оружие надо сложить… послать делегацию и объяснить инцидент недоразумением.
Так говорили представители фракции меньшевиков. И едва только умолкали последние слова ораторов, как в аудитории поднимался неистовый шум:
— Что? Сдать оружие? Никогда! Рабочие без боя не выпустят берданки из своих рук.
Неизвестно, как долго продолжались бы все эти споры, если бы у места, предназначенного для ораторов, внезапно не появился человек с бледным, худым лицом и горящими глазами. Его рука простерлась к собранию. Он выждал, когда затих шум, и затем громко произнес:
— Стало известно, товарищи, что сюда направляется казачья сотня. Готовы ли мы к бою, к обороне?
Все сидели и молчали. Собрание было смущено этим неожиданным известием.
— Тут нам хотят доказать бессмысленность вооруженного восстания рабочих, — продолжал человек. — Я спрашиваю у тех, кто стоит за повиновение начальству: — может быть, вы прикажете и революцию отменить? Может быть, лучше пойти на поклон к наместнику и раскаяться в своих грехах? Он простит нас и великодушно отпустит по домам… Согласны? Пусть тысячи рабочих томятся в тюрьмах, пусть полиция производит ночные налеты на рабочие кварталы, пусть все Закавказье, вся Россия задыхается под кровавой пятой жандармерии, пусть дети рабочих пухнут от голода и матери плачут по угнанным на каторгу сыновьям! Пусть! Мы будем созерцать все это спокойно!