— Муженек твой?
— Не дай бог!
— Жених? Если до свадьбы-то так!
— Ладно вам! — оборвал Мануэль, взял магнитофон и сгреб в охапку коробки с лентой.
Гуськом по тропинке они направились к дому — жалкой хибарке, крытой пальмовыми листьями. В комнате была полутьма и прохлада.
— Мать, ставь все, что есть, — гости к нам! — закричал с порога старик.
Откуда-то из сумрака выскользнула маленькая старушка, молча поклонилась.
— Вы не обращайте внимания, — вздохнул крестьянин. — Она у меня немая, а все слышит, все. Хвороба у нее какая-то такая приключилась…
Он снова вздохнул.
— Ох, как тяжко без разговору-то!.. Садитесь, садитесь!
— Вы не беспокойтесь! — попыталась угомонить его девушка.
— Помалкивай, внучка! И мне по такому случаю перепадет, — хитровато улыбнулся он. — А то держит в голодном теле, все для сыновей бережет, такая у меня мать зажимистая.
Старик все больше нравился Бланке. Настоящий, не тронутый цивилизацией. «Проинтервьюирую и его», — решила она и открыла магнитофон, стала заправлять пленку.
— Что это у тебя за штуковина? — оживился крестьянин.
Девушка включила магнитофон.
— Не обращайте внимания, дедушка.
Но он не унимался:
— А может, как ж-жахнет — и прощай, старик, пиши старухе привет из царствия небесного?.. Вон как ж-жикает!
— Это магнитофон, дедушка, — начала объяснять Бланка. — Все, что мы говорим, он записывает. А потом включим — и можно свой голос услышать. И по радио, на весь свет.
— Как это так? — удивился крестьянин. — А если я такое-разное скажу? Или ненароком сболтну что не так?
— Мы потом вырежем, — успокоила она.
— Это ж как понимать? — ужаснулся старик. — Язык вырежете?
Она рассмеялась.
— Да вы не беспокойтесь! Я буду спрашивать, а вы отвечайте — вот и все.
Крестьянин засопел, почесал подбородок.
— Выходит, я должен говорить по-умному?
Позвал старуху.
— Шлепай сюда, мать, на подмогу. Если я что не так ляпну, ты меня щипай. Только без выверта, с сочувствием.
Жена его подошла, стала рядом, по-бабьи сплела руки на груди. На старика она поглядывала неодобрительно: куда, мол, лезешь?
Бланка поднесла микрофон ко рту.
— Скажите, дедушка, как вам сейчас живется, при новой власти? Что изменилось? Легче вам жить стало?
Она поставила микрофон перед стариком.
— Вот как легче! — косясь на диковинный предмет, начал старик. — Ох, как тяжелей, внучка, как тяжелей! Раньше ж у меня ничего не было, ни кола, ни двора. В болоте жил, как крокодил, только морда наружу. А теперь дом, поле, забот полон рот… Света белого не вижу. Все в землю смотрю: ковыряю, копаю, рублю, стучу, пилю… А как уборка тростника начнется — хоть ложись и помирай! И руби его, проклятущего, и грузи, и вози! Пот аж до нутра прошибает. Отмаешься, а «бригадист» уже тут как тут, с книжкой. Не отвертишься. Отдолбишь с «бригадистом» — ружье в руки и охраняй плантацию, чтоб «гусанос» не подпалили…