И хотя обед дожидался его на столе, он не дотронулся до палочек. Лотос громко звала его вернуться и подождать, пока солнце не начнет клониться к западу, он не послушался ее и вышел из дому. Когда Лотос увидела, что он не обращает на нее внимания, она выслала за ним служанку с зонтом из промасленной бумаги, но Ван-Лун так бежал, что дородной служанке было трудно держать зонтик над его головой.
Ван-Лун прошел в ту комнату, где положили Чина, и громко спросил окружающих:
— Как это случилось?
Комната была полна работников, которые столпились вокруг Чина, и они отвечали смущенно и торопливо:
— Он сам хотел молотить, мы ему говорили… Там был новый работник… Он не так держал цеп, и Чин хотел показать ему… Тяжелая работа для старика…
Тогда Ван-Лун крикнул грозно:
— Приведите этого работника!
Они вытолкнули его вперед. Он, дрожа, стоял перед Ван-Луном, и голые его колени стукались друг о друга. Это был высокого роста, румяный, нескладный парень, передние зубы сильно выдавались у него над нижней губой, и глаза были сонные и круглые, словно бычьи. Но Ван-Лун не пожалел его. Он ударил работника по щекам, вырвав зонтик у рабыни и начал колотить им по голове работника. И никто несмел остановить Ван-Луна, чтобы гнев не вошел ему в кровь и не стал бы для него отравой. И деревенщина переносила это покорно, всхлипывая потихоньку и втягивая воздух сквозь зубы.
Тут Чин застонал на постели, куда его положили, и Ван-Лун бросил зонтик и закричал:
— Он может умереть, пока я колочу этого олуха!
Он сел рядом с Чином, взял его руку и держал ее: она была легкая, сухая и маленькая, как опавший дубовый лист, и трудно было поверить, что в ней течет кровь. Но лицо Чина, всегда бледное и желтое, теперь потемнело и покрылось пятнами, потому что вся его скудная кровь прилила к голове.
Его полуоткрытые глаза были застланы пеленой и не видели, и дыхание стало прерывистое. Ван-Лун наклонился к нему и сказал громко на ухо:
— Я здесь. Я куплю тебе гроб почти такой же, как у моего отца.
Но уши Чина были наполнены кровью, и он ничем не показал, что слышит Ван-Луна. Он тяжело дышал и умер, не приходя в сознание.
Когда он умер, Ван-Лун наклонился над ним и заплакал, как не плакал над собственным отцом. Он заказал самый хороший гроб, нанял священников для похорон и шел за гробом, облачившись в белый траур. Он заставил даже старшего сына носить белые повязки на щиколотках, словно умер близкий родственник, хотя сын жаловался и говорил:
— Он был только старший из слуг, и не годится носить траур по слуге.
Но Ван-Лун заставил его носить траур три дня. И если бы это зависело только от Ван-Луна, он похоронил бы Чина за стеной, где лежали его отец и О-Лан. Но сыновья не хотели этого, жаловались и говорили: