Ван-Лун усердно обрабатывал землю; ему было жалко терять то время, которое приходилось тратить дома на сон и еду. Ему больше нравилось брать с собой в поле хлеб с чесноком, есть там, стоя на меже, и при этом обдумывать свои планы.
«Здесь у меня будет черный горох, а там грядки с рисовой рассадой».
А если он очень уставал за день, он ложился в борозду и засыпал, согретый теплотой земли.
И О-Лан в доме не сидела сложа руки. Она сама прикрепила цыновки к балкам кровли, накопала в поле глины, замесила ее с водой и поправила стены дома, и сложила новую печь, и замазала дыры в полу, размытые дождем. Потом она пошла в город с Ван-Луном, и они купили кровати, и стол, и шесть скамеек, и чугунный котел, и, чтобы доставить себе удовольствие, купили красный глиняный чайник с нарисованным черной тушью цветком и шесть таких же чашек. Напоследок они зашли в лавку, где продавались курения, и купили бумажного бога богатства, чтобы повесить его в средней комнате над столом, и два оловянных подсвечника, и оловянную курильницу, и две красных свечи, чтобы зажечь их перед богом, толстые красные свечи из коровьего сала с тоненькой тростинкой посредине вместо фитиля.
При этом Ван-Лун вспомнил о двух маленьких богах в храме Земли и по дороге домой зашел взглянуть на них. Вид у них был жалкий: лица их размыло дождем, и глиняные тела обнажились и выглядывали из обрывков бумажной одежды. Все забросили их в тот страшный год, и Ван-Лун посмотрел на них сурово и удовлетворенно и сказал, как говорят провинившемуся ребенку:
— Так и надо богам, которые приносят людям зло!
И все же, когда дом снова был приведен в порядок, и оловянные подсвечники заблестели, и красные свечи горели в них, и чайник с чашками был поставлен на стол, и кровати снова расставлены по местам, и окно в комнате, где он спал, заклеено новой бумагой, и дверь снова повешена на деревянные петли — Ван-Лун испугался своего счастья. О-Лан опять была беременна; загорелые дети возились, как щенята, у порога, и у южной стены сидел и дремал старик-отец, улыбаясь во сне. На полях всходы риса зеленели, как нефрит, и даже красивее нефрита, и ростки бобов поднимали свои колпачки над землей. И золота оставалось еще довольно, чтобы прокормиться до нового урожая, если быть умеренным в еде. Смотря на синее небо и плывущие в нем белые облака и чувствуя, что солнце пригревает его вспаханные поля так же, как и его самого, Ван-Лун пробормотал неохотно:
— Нужно поставить курительные палочки этим двум в маленьком храме: как-никак, а у них власть над землей!