За бывшей сценой начиналась главная улица. На левом углу виднелась кооперативная лавка, на правом — сыроварня[9]. На стене лавки висела большая классная доска для объявлений, а на стене сыроварни было выведено большими иероглифами: «Всегда с Мао Цзэ-дуном!»
Главная улица была застроена кирпичными домами, где жили богачи. А в переулках и на западной окраине, в грязных и тесных глинобитных фанзах, ютилась беднота.
Завернув за угол, обе женщины пошли в южную часть деревни. Семья Гу Юна уже много лет назад переселилась с западной окраины на главную улицу, в дом помещика Ли Цзы-цзюня.
В это время дня в доме обычно оставались только жена Гу Юна и внуки. Старшая дочь, приехавшая накануне, переодев с утра своих племянников и племянниц во все чистое, взялась за стирку. Дети забавлялись, таская по двору за веревку опрокинутую скамейку.
С утра половина двора оставалась в тени; жара еще не давала себя знать.
Мать примостилась возле дочери и стала чистить зеленые стручки фасоли. За работой они делились семейными новостями.
Пройдя ворота со сторожевой башней, младшая дочь Гу Юна окликнула сестру. Та обернулась и бросилась навстречу гостям, протягивая мокрые руки. Увидев Хэйни, она остановилась и завела было церемонный разговор о погоде, но тут вмешалась мать, старуха Гу:
— Хэйни! Каким ветром тебя занесло к нам? Нет ли письма от твоего двоюродного брата?
Гости уселись в тенистой части двора. Старшая дочь принесла из комнаты веер для Хэйни, и та, развернув его, залюбовалась нарисованными на нем картинками.
Младшая дочь Гу Юна стала помогать матери чистить фасоль. Старшая рассказывала небылицы, которых она наслушалась в своей деревне: о том, как человек превратился в волка, и прочий вздор. Но передавала она эти россказни с такой живостью, точно это были истинные происшествия, и ее слушали с большим вниманием.
Между прочим, она рассказала о каком-то старом сюцае[10] Ма Да, который снова послал в уезд безыменный донос, обвиняя деревенские власти в беззаконии, «несущем гибель стране и народу», называя их марионетками.
А деревенское начальство, которому переслали письмо из уезда, показывает его всем, и люди, смеясь, спрашивают, что такое марионетки. Теперь на этого сюцая никто не обращает внимания. Даже собственные сыновья с ним не разговаривают. От этого старого осла сноха убежала. Ему за шестьдесят, а он до сих пор ни одной женщине проходу не дает.
Старшая сестра кончила стирку и развесила белье на проволоке. Все пошли в дом. Ткань на окне порвалась[11] — старуха не чинила ее, и комната была полна мух. Весь этот большой чужой дом был не прибран, запущен, в чем признавалась и сама хозяйка.